Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По немецким данным, с которыми соглашаются и некоторые российские специалисты, в Кенигсберге перед штурмом находилось от 90 до 130 тыс. гражданских лиц[213], что якобы подтверждает факт гибели во время штурма многих десятков тысяч мирных жителей. Стоит обратить внимание на разброс в данных — от 90 до 130 тыс. Разница в показателях достигает почти 50 %, а это говорит о том, что сведения могут быть произвольными или искаженными с определенной целью. Действительно, сведения коменданта крепости Ляша выглядят по меньшей мере странными. Гражданским и военным властям города вплоть до самого штурма удавалось сохранить систему обеспечения населения продуктами, пусть и при сильно сокращенных нормах. Это позволяет достаточно точно (во всяком случае, со значительно меньшей, чем 50 %, погрешностью) определить численность гражданского населения, остававшегося в городе к моменту штурма. Комендант крепости, конечно же, не мог не знать их количества.
В немецкой историографии одним из первых цифру 130 тыс. гражданских лиц обозначил Юрген Торвальд еще в 1950 г. (правда, без ссылки на источник). Но Торвальд позиционирует ее по времени — конец января 1945 г.[214]. Учитывая массовый исход в течение февраля-марта кенигсбергского населения из города через образовавшиеся впоследствии в кольце его блокады советскими войсками коридоры по обоим берегам залива Фришесс-Хафф, к моменту штурма города численность гражданского населения в нем должна была значительно сократиться. Это подтверждали взятые немецкие языки, сообщавшие, что «населения в городе осталось немного», гражданское население целых районов «почти полностью выселено».
Сразу после окончания боев военные власти 3-го Белорусского фронта приступили к подсчету количества немецкого населения, оставшегося в городе. На 26 апреля 1945 г. военными органами в Кенигсберге было зарегистрировано 23 247 немецких граждан. 1 мая их количество составило 22 838 человек, 6 мая — 26 559[215]. Порядок цифр практически соответствует приведенным выше данным полковника Колесникова.
Очень сложной и, видимо, уже до конца не разрешенной загадкой останется численность погибших в ходе штурма немецких военнослужащих и гражданского населения. Некоторая возможность установить хотя бы приблизительно подобную цифру заключается в учете захороненных жертв штурма.
Что касается деятельности советских военных похоронных команд, то необходимо учитывать, что боевые действия в Восточной Пруссии еще продолжались весь апрель и первую декаду мая 1945 г. Штатные похоронные команды в составе своих дивизий и армий продолжали выполнять свою нелегкую работу уже в глубине Земландского полуострова. Максимум, что смогли они сделать в короткие сроки, — осуществить захоронения красноармейцев, павших в Кенигсберге.
Очевидец штурма кенигсбержец Михаэль Вик (в 1945 г. ему было 17 лет) в своих воспоминаниях сообщает, что после окончания боев ему пришлось участвовать в захоронениях погибших немцев. Данных об их числе по естественным причинам он не приводит[216].
В городе после штурма оставались только военные комендатуры, из-за их малочисленности неспособные осуществлять массовые захоронения. Военным комендантом Кенигсберга генерал-майором М. В. Смирновым было принято решение привлечь для захоронения трупов немецких военнопленных и населения местных жителей. В ежедневных донесениях начальнику тыла фронта он отразил динамику регистрации населения Кенигсберга и захоронений погибших немцев, причем без учета их социального положения: в донесениях обобщенно указывалось: немцев, трупов солдат и офицеров.
Всего было захоронено 5790 немецких военнослужащих и местных жителей[217]. Учитывая, что население города так или иначе во время штурма находилось в укрытиях различного типа, а оборонявшиеся военнослужащие подвергались огневому обстрелу, логично предположить, что основную часть погибших из последней цифры составили именно военнослужащие вермахта и фольксштурмисты.
К балтийскому морю
Разгром земландской группы войск противника
Штурм Кенигсберга войсками 3-го Белорусского фронта и пленение значительной части стотысячного гарнизона крепости решающим образом повлияли на дальнейший ход событий.
Гитлеровское командование, потеряв этот чрезвычайно важный в стратегическом отношении опорный пункт Германии в Восточной Пруссии, сделало еще одну попытку сдержать дальнейшее продвижение наших войск, укрепившись в западной части Земландского полуострова.
Не было никаких оснований предполагать, что противник после потери основной части сил восточно-прусской группировки в Кенигсберге сможет предпринять какие-либо активные контрнаступательные действия на полуострове, побережье которого к северу и к западу от города прикрывалось войсками фронта. Можно было лишь рассчитывать на его сопротивление на позициях полевой обороны, которые были построены перед фронтом советских войск, находившихся в это время на линии Бигишен, Побеттен, Гросс Лядткайм, Ариссау, западнее и южнее Викау, Варген, Метгетен и далее на запад на всей территории полуострова.
Эта позиция представляла собой густую сеть траншей, идущих с севера на юг, вполне подготовленных для ведения обороны. Особенностью траншей было то, что они не везде были сплошными, как, например, в центральной части Восточной Пруссии, а во многих случаях прерывались, образуя как бы отдельные пункты и узлы сопротивления. Это объяснялось тем, что командование Земландской группы (4-я армия противника) вследствие быстрого выхода наших войск на полуостров северо-западнее Кенигсберга в январе — феврале 1945 г. не успело построить более мощных укреплений и, кроме того, явно надеялось на то, что ему удастся удержать крепость Кенигсберг и тем самым сковать у входа на полуостров значительные силы советских войск.
Однако необходимо отметить, что на направлении Куменен, Фишхаузен оборона противника была наиболее сильной: от переднего края до последних огневых позиций и траншей (примерно район Крагау), глубина ее определялась 6 км, при этом на отдельных направлениях имелось три-четыре траншеи.
Защита западной части полуострова возлагалась на части бывшей Земландской группы: 551-ю, 95-ю, 93-ю, 58-ю, 32-ю, 1-ю и 21-ю пехотные, 28-ю легкопехотную и 5-ю танковую дивизии, а также различные боевые группы (например, «Нойкурен») и батальоны фольксштурма[218].
Таким образом, перед советскими войсками к началу операции имелось до 7–8 пехотных и одна танковая дивизия противника, а учитывая боевые группы и другие части, всего до 10 немецких дивизий.
Поскольку линия фронта к этому времени определялась примерно 50 км, можно было ожидать, что противник выставит одну дивизию на 4–5 км фронта.