его группе идет по плану, включая возврат к здоровым жизненным ценностям. Раз так, значит он — хороший руководитель.

— Ну, тады я первый в очередь записываюсь, чтобы в последний день поскрести, — поднял ложку Данила.

— А я, на всякий случай, второй! — весело поддакнул Генка.

— Кто котел скребет, тот его и моет, — объявила Катя, накладывая себе в миску. По традиции, дежурному полагалось после всех.

— Ничего себе! Вот это новости. Так мы не договаривались!

Раздался смех.

— Когда сильно изголодаешься, ты за лишнюю порцию ни то что котел помоешь, а будешь тащить вещи того, кто тебе ее даст, — продолжал наставления Володя. — Вот, помнится, ходили мы «пятерку» по Алтаю. Двадцать восемь ходовых дней! Раскладка — триста пятьдесят грамм в день, прикиньте!

— Я бы сразу сдох, — покорно сказал Данила, работая ложкой.

— Мы, когда в цивилизацию вышли, каждый по десять-пятнадцать кэгэ потеряли. — Глаза Володи гордо заблестели. — Помню, как купили в поселке по буханке хлеба — так каждый ее тут же и съел. И за новой побежали.

— Да, были люди в наше время! Не то, что нынче, — заметил Генка, но довольный Володя не уловил иронии.

— А это не вредно? После голодухи — и сразу целую буханку? — поинтересовалась Яна, вспомнив свой врачебный долг. — Это ж может заворот кишок случиться. Вплоть до смертельного исхода…

— В той страшной истории выжили сильнейшие. И они — перед тобой, — хитро улыбнулся Генка.

Володя понял, что над ним смеются, и насупился.

— Посмотрю я на вас с трехсотграммовой раскладкой! Как бы ботинки есть не начали…

Женя незаметно пододвинулась к Димычу.

— Он вспоминал о вчерашнем? Помнишь, он грозился тебе, что, мол, «завтра поговорим»? — спросила она шепотом.

— Нет. Вообще ничего. Ни слова, ни полслова. Как будто и не было ничего.

— Значит, все так и есть, как мы думали! Они не хотят об этом говорить. Решили якобы забыть.

— Но мы-то не забудем.

— Слушай, я вдруг вспомнила… Меня сегодня ночью на дежурство почему-то не будили. Гм, а кто должен был будить? Ты. После своего дежурства. Так ты что же… не разбудил?

Димыч засопел и потер небритый подбородок.

— Забыл. Все сидел у печки, думал обо всем этом, прислушивался. Бац — а уже два часа прошло, пора Петьку поднимать.

Женя озабоченно сдвинула брови.

— Дим, ты что? Совсем спать перестал?

— Э-гм…

— Народ, набираем ускорение! — перебил всех бодрый голос Володи. — Через час выход, а у нас еще конь не валялся!

— У нас не только конь, но и я еще после завтрака не валялся.

— С нашим руководом особо не поваляешься…

— Володечка, пощади!

— Ни за что, аха-ха!

Нехотя, но процесс сборов сдвинулся с места.

В сравнении с предыдущим этот день вышел почти расслабленным. Небеса словно решили воздать группе за все перенесенные невзгоды. С утра и до вечера светило солнце. При полном безветрии к полудню так разогрело, что лыжники один за другим поснимали ветровки и шли кто во флисовой кофте, а кто и вовсе в футболке. Посыпались шутки про пляжную фотосессию, которую хорошо бы устроить, и про купальники, которые девчонкам надо срочно надеть. Володя пришел в игривое настроение. Девчонки отвечали, что непременно наденут бикини, как только руководитель облачится в плавки-стринги.

Хорошая погода дала возможность не спускаться в долину реки, а продолжать путь по верхам, по безлесому плато. Это позволяло существенно сократить путь. Такой шанс Володя всегда держал в голове, но не очень-то верил в него. Обычно наверху свирепствовал ветер. Однако сегодня, похоже, все компоненты удачи сошлись воедино.

— Эдак мы до перевала к обеду дойдем. Так недолго и в график вернуться! — с надеждой возглашал он.

На плато снега было поменьше, чем в лесу, и у обеду группа даже не успела как следует умаяться. Кое-кто успевал и поговорить с соседом через плечо. Поняв, что можно не экономить силы, Генка по-молодецки сошел с общей лыжни и зашагал рядом, пробивая свою — так ему было удобнее болтать с Данилой. На альтернативную лыжню перебрались и другие, и группа пошла парами, увлеченно беседуя на ходу. Про смену тропильщиков все забыли. Словно само солнце подзаряжало туристов энергией, и они, весело смеясь, безо всякого умысла то и дело обгоняли друг друга. Один только Димыч, не замечая перемен, с угрюмым видом тропил впереди свою лыжню. За ним, не отставая, бежала Женя.

— …все хорошо в меру. Я, если честно, уже достаточно намерзся, — посмеивался Данила у нее за спиной. — Как-то в общем не против и домой.

— Что делать — наш вождь требует, чтобы испытание было пройдено до конца, а то он обидится, — отвечал Генка.

— Да блин, он обижается, когда все хорошо идет. Приключений ему не хватает!

— Вольдемар происходит из породы людей, из которых прежде делали гвозди. Так, по крайней мере, утверждает художественная литература. Он очень грустит, видя, что эта порода вырождается.

— Искренне ему сочувствую, но я не гвоздей, а из мяса. И не понимаю трудностей ради трудностей. Одно дело, когда у тебя выбора нет. А когда есть, но ты нарочно лезешь, куда посложней…

На самом деле Володя никуда специально не лез, и все это понимали. Димыч, слышавший все, повернулся и многозначительно посмотрел на Женю. «Ты слыхала? Все точно так, как мы и думали». Женя кивнула. Прежде так о Володе судачили только девушки. Мужчины либо стоически молчали, либо делали вид, что им все по душе. А теперь Данила и Генка в точности повторяют их женские разговоры. Именно Данила с Генкой, которые были у того костра!

После пятиминутного привала процессия перестроилась — впереди пошли Володя с Петей, обогнав Димыча, а за спиной у Жени встали Яна с Катей. Они рассуждали о том, как хорошо бы съездить летом в Абхазию — и по горам можно погулять, и в море искупаться, и фруктов поесть.

— А главное — все без напряга. Живешь в отеле. Выходы — на один день. В крайнем случае — с одной ночевкой, в легкой палаточке. Не то, что тут. У меня уже руки от сажи не отмываются!

— Девчонки! Чего-то рановато у нас ропот пошел! — крикнул Володя, услыхав. — Погодите, поход еще не кончен.

— Да мы знаем, что не кончен, — вздохнула Яна. — Но уж помечтать-то можно!

— Скоро намечтаетесь. Как вернемся домой, в этот город промозглый, так и будете мечтать, чтобы обратно сюда, на севера. Ан нет, уже нельзя будет.

— Вот и поезжай. А мы сюда больше не ногой, — прошептала Катя.

Женя с самого утра всматривалась в лицо Яны, ожидая прочесть на нем