Опять восстало Поволжье; даже Казань, в 1606–1608 гг. поддерживавшая Шуйского, теперь от него отшатнулась. По крайней мере, воеводы И.В. Голицын и Д.В. Туренин, посланные на помощь Ф.И. Шереметеву против Астрахани, дальше Казани пройти не смогли[382]. К Самозванцу присоединились многие недовольные Шуйским бояре – князья Дм. Трубецкой и А. Черкасский, бывший соратник Болотникова князь Г. Шаховской (освобожденный из ссылки) и т. д.

Ф.Н. Романов, постриженный Годуновым в монахи под именем Филарета, а первым Самозванцем поставленный в ростовские митрополиты, в октябре 1608 г. был доставлен в Тушино и наречен патриархом[383]. Есть мнение, что он приехал в Тушино добровольно, но не все с этим согласны: например, Д. Иловайский говорит, что он уговаривал переяславцев «отстать от ляхов» и «хранить верность законному государю»[384].

Трудно сказать, сколько правды в последнем утверждении с учетом того, что Филарет как-никак был родоначальником царствовавшего на момент написания его работы дома Романовых, однако есть как прямые, так и косвенные подтверждения в трудах некоторых других историков. Так, например, Н.И. Костомаров, либеральный историк, в подобострастии к монархам не замеченный, подтверждает, что Филарет уговаривал переяславцев не отступать от законной присяги, но те его не послушали и поступили с ним вышеозначенным образом, отправив в Тушино. Там он проводил богослужения, поминая «вора» Дмитрием, но патриарх Гермоген, вообще очень строгий к изменникам, о Филарете говорил, что он не своей волей поехал в Тушино[385].

К. Валишевский также пишет, что Филарета привезли в ставку «вора» в дровнях, «связав вместе с распутной девкой», а В.Н. Татищев добавляет, что везли его босого (это поздней осенью!) и в «татарской шапке», но Лжедмитрий II оценил пользу, которую может принести несостоявшийся патриарх Шуйского, поэтому он принял Филарета «с честью» и поставил своим патриархом[386].

Если Филарета действительно везли в Тушино таким неподобающим образом, то вполне возможно, что Д.И. Иловайский, Н.И. Костомаров и другие пишут правду. Как бы то ни было, поставление Филарета «тушинским» патриархом еще более подняло акции Тушинского вора, которого признали многие новые города[387].

Положение Шуйского в почти полностью осажденной врагами голодной Москве стало критическим, особенно после того, как осенью его войска потерпели поражение на Ходынском поле при попытке деблокировать Москву[388]. Уже 17 февраля 1609 г. (по другим данным, 25-го) имела место первая после начала действий второго Самозванца попытка «свести» его с престола, предпринятая князьями Голицыными и Гагариными и рязанским дворянином Г. Сумбуловым, к которым примкнул и вернувшийся к тому времени из Польши М. Молчанов.

Мятеж провалился благодаря тому, что за царя вступился патриарх Гермоген, почему многие и не решились примкнуть к мятежникам; кроме того, царя спасло и личное мужество: он объявил своим противникам, что если даже его и убьют, то трона против воли бояр и «всей земли» не лишат[389]. Хотя слова о «воле всей земли» и были ложью, но они в тот раз спасли Шуйского. Спасли его и слова патриарха о том, что «до сих пор Москва всем городам указывала, а ни Новгород, ни Псков, ни какой-либо другой город не указывал Москве». Впрочем, никаких репрессий против мятежников не последовало, и они беспрепятственно ушли в Тушино[390].

Однако вскоре «тушинцы» захватили Коломну, а также рязанские города (а еще раньше – Касимов)[391], голод усилился, и теперь до царя чуть ли не каждый день доходили слухи, что его убьют то в тот, то в другой день (то ли в Николин день, то ли на Вознесение). Доходило до того, что народ врывался во дворец и кричал: «Чего нам еще дожидаться?! Разве голодной смертью помирать?!» Царь пытался, как когда-то Годунов, регулировать цены на продукты в столице, но это у него плохо получалось – пожалуй, еще хуже, чем у Годунова. Купцы прятали хлеб, чтобы потом продать подороже, а царь, в отличие от Годунова, не решался на насильственные изъятия (вполне нормальная мера в чрезвычайной ситуации), а только «убеждал» купцов не повышать цены[392].

Окончательно выбил царя из колеи заговор боярина И.Ф. Крюк-Колычева, которого Шуйский считал близким другом и имел для этого все основания: ведь еще при Годунове этот боярин (как и весь род Колычевых) поплатился, как мы помним, ссылкой за свою поддержку Шуйских[393]. Теперь он якобы замыслил убить царя. Колычева казнили, но, как говорится, Шуйскому от этого было не легче.

Впрочем, большой вопрос, был ли этот заговор, и не только потому, что Колычев до того был известен как убежденный сторонник Шуйского: доносчиком был стольник Василий Иванович Бутурлин, имевший самую скверную репутацию: «а такова вора и довотчика (доносчика; орфография оригинала. – Д.В.) нет, и на отца своего родного доводил»[394]. Не знаю, действительно ли упомянутый Бутурлин был предшественником Павлика Морозова или «на отца родного доводил» – это просто фигура речи, но как бы то ни было, Шуйский еще раз нарушил один из пунктов своей присяги: «а доводов ложных не слушати…»

Ко всем бедам добавилось еще и крымское нашествие (весна-лето 1609 г.), причем татары не совершали, как обычно, стремительного набега, но шли не спеша, явно никого и ничего не опасаясь, сжигая города и села и беря «в полон» людей. Шуйский, чтобы «спасти лицо», лгал, что татары идут как союзники против Тушинского вора[395], хотя, впрочем, есть сведения, что их действительно позвали как союзников, но крымчаки удовлетворились грабежами русских земель и ушли обратно[396].