Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Выходит, вчера он меня обманул?
— Именно так. Но, как говорится, «God hates sinners», а по-нашему: «Бог шельму метит».
— Но откуда здесь взялись эти собаки?
— Вы забыли стихи Беса про пять голодных псов?
— Нет-нет, я помню, конечно. Но тогда, получается, что меня, а не британца должны были порвать на части эти мерзкие твари?
— Не только вас, но и меня тоже. Он поджидал нас, полагая, что мы не сможем справиться с собаками. И ему было невдомёк, что британец пройдёт здесь первым. Бес всё рассчитал: подготовил завал и держал наготове голодных псов, которых, как я полагаю, он купил у чабанов, и, вероятно, они успели к нему привыкнуть. Животных не кормили несколько дней, и они совсем озверели. Увидев человека, он отцепил верёвки, и пастушьи собаки понеслись.
— Разве Бес не понял, что англичанин — не вы и не я?
— Дело в том, что британец шёл с солнечной стороны, и потому Бес его не разглядел. Он был уверен, что эти пять псов разорвут нас обоих. За первым человеком должен был появиться и второй. Но у него не выдержали нервы, и он спустил всю свору, либо просто не сумел их удержать.
— Смею заметить, что преступник хорошо знаком со здешними окрестностями.
— Вы правы. Не исключено, что он наблюдает за нами и сейчас.
— И что же делать? Насколько я понял, у вас остался всего один патрон.
— Это так, но теперь он не опасен, потому что впервые потерпел фиаско и, как любой маниак, очень расстроен. Потому, будь у него хоть ручной пулемёт Мадсена, сейчас он не смог бы даже нажать на спусковой курок. Да с двумя людьми не так легко справиться, тем более, если у меня остался последний патрон. К тому же, он, наверняка считает, что у вас есть заряженный бульдог. — Ардашев щёлкнул крышкой золотого Мозера и продолжил: — Время против нас, и следует поторопиться. В противном случае, мы можем не успеть к восьми.
— А зачем нам туда теперь идти, если понятно, что Фогель и есть Бес? — вопросил Толстяков.
— С чего вы это взяли?
— Послушайте, раз Бес решил напасть на нас здесь, стало быть, он был уверен, что мы поедем в Коджоры, так?
— Безусловно.
— А кто ещё мог это знать, кроме самого Фогеля?
— Да кто угодно! Любой другой человек, находящийся рядом с Фогелем, звонившим к нам в отель. Вы ведь сами мне говорили, что вчерашний разговор с начальников почты Коджор был несколько странен. Вам показалось, что он говорил торопливо, точно опасаясь, чего-то. Помните?
— Это так. Но, с другой стороны, Фогель достаточно хорошо меня знает и вполне может быть Бесом.
— Другими словами, вы считаете, что господин Фогель — неудавшийся писатель — отправился в Петербург, сжёг там Сырокамского, а потом прибыл в Сочи и, чтобы досадить вам, принялся убивать всех подряд?
— А почему бы и нет? Согласен, это звучит несколько непривычно и даже странно, но, судя по всему, так оно и есть.
— Допустим. Но вы же разговаривали с ним по телефону. Это был его голос?
— Да откуда я знаю? Я виделся с ним несколько лет назад. Люди болеют, меняются с годами. К тому же, любой телефон искажает тембр человеческого голоса, так что не мудрено и ошибиться.
— Тогда тем более нам надобно узнать, где Фогель, — настаивал Ардашев.
— Да как хотите, — пожал плечами газетчик. — Я полностью в вашей власти. Вы мой чичероне и чапар в одном лице. Только у меня вопрос: что делать с трупом иностранца?
— Будем считать, что нас здесь не было. Блэкстоуну мы уже ничем не поможем, а вот поиску Беса наше обращение в полицию может навредить.
Через час путники добрались до Коджор. Это местечко, насчитывавшее более сотни дач состоятельных тифлисцев, располагалось на крутой и открытой горе, имело весьма опрятный вид, главным образом, благодаря тому, что издавна Коджоры были излюбленным местом отдыха грузинских царей. В настоящее время здесь находилась летняя резиденция Кавказского наместника с канцелярией и штабом. Сюда же до начала сентября из Тифлиса перебрался девичий институт и заведение св. Нины. Имелось три гостиницы. На центральной улице, неподалёку от остановки дилижансов, стояло одноэтажное здание Почтамта.
На часах было без четверти восемь. Почта ещё не работала. Табличка на двери гласила, что она открывается ровно в восемь. Дождавшись положенного времени, спутники вошли внутрь. Газетчик тут же попросил пригласить начальника, но его помощник ответил, что господин Фогель ещё в отпуске.
— Простите, а когда он выйдет на службу? — поинтересовался Клим Пантелеевич.
— Через неделю.
Толстякову и присяжному поверенному не оставалось ничего другого, как шагать к остановке дилижансов, пришедших из города. Получалось, что каменный завал на шоссе уже разобрали. К счастью, на площади попалась освободившаяся пролётка. На ней и добрались до Тифлиса.
Газетчик и адвокат, уставшие и голодные, разошлись по номерам, договорившись встретиться в ресторане через два часа.
Клим Пантелеевич едва успел принять ванну, как раздался стук в дверь. Он не стал её открывать и спросил, что нужно. Вежливый голос коридорного известил, что господина Толстякова из 26-го номера просят к телефону.
Когда хозяин сочинского имения, потревоженный Ардашевым, спустился на первый этаж, снятая трубка ещё лежала на стойке портье. Звонил Фогель.
— И что теперь делать? — вопросил издатель.
— Оставайтесь в номере и никуда не выходите, даже если вас, подразумевая меня, попросят выйти.
— А вы?
— Я сейчас же отправлюсь на встречу.
— Вместо меня?
— Да.
— Но вы же не разбираетесь в филателии? А вдруг вам подсунут подделку?
— Не волнуйтесь. Я просто пообщаюсь с Фогелем и вернусь. Ждите меня.
— Странно, что он хочет встретиться со мной инкогнито в военно-историческом музее. Он ведь совсем не близко. Насколько я помню, где-то на Головинском проспекте.
— Я не вижу в этом ничего необычного. Судя по разговору с вами, начальник почты напуган случившимся происшествием и боится за свою жизнь. Правда, мне придётся выдать себя за вас.
— Но как? Он же знает меня лично…и потом у вас даже нет усов!
— Я полагаю, что встреча не состоится. А если он всё-таки придёт, я объясню ему, что представляю ваши интересы. Что же касается усов, то я обзавёлся ими ещё в Сочи. Помог актёр Бардин-Ценской. Знаете ли, деньги иногда творят чудеса.
— И когда вы только успели?
— Перед самым отъездом, после того, как посетил редакцию «Сочинского листка».
— Но вы ведь не рассказали мне об этом, когда я спрашивал, — с укором заметил издатель.