Она встала и вышла молча, как пришла. Когда он увидел ее на другой день через живую изгородь, она развешивала белье и произнесла только: «Угву». И ни слова больше, даже не улыбнулась.

8

Из-за переворота Оланна отложила поездку в Кано. Она ждала, когда вновь воцарится порядок, но в стране было по-прежнему неспокойно. В регионах назначили военных губернаторов. Все говорили о перевороте, даже таксист в белом кафтане и шляпе, который вез Оланну с Малышкой из аэропорта к Аризе.

— На самом деле Сардауну не убили, мадам, — шепотом сообщил он. — Аллах помог ему бежать в Мекку.

Оланна вежливо улыбнулась и не стала возражать: ведь этому человеку, у которого с зеркала заднего вида свисали четки, вера необходима. Сардауна — не только премьер Севера, но и духовный вождь миллионов мусульман.

Оланна передала Аризе слова таксиста, но та лишь плечами пожала: «Чего только не болтают». Покрывало Аризе было повязано ниже талии, блуза широкая. Они сидели в гостиной со свадебными фотографиями на засаленных обоях, а Малышка играла во дворе с детьми. Оланне не хотелось, чтобы Малышка касалась этих оборванных, сопливых ребятишек, но она не стала ей запрещать, стыдясь своей брезгливости.

— Завтра полетим в Лагос первым рейсом, Ари, а потом пойдем по магазинам, подберем все для малыша. Но ты должна отдохнуть перед поездкой, не хочу тебя утомлять, — сказала Оланна.

— Подумаешь, утомлять. Сестренка, я ж беременная, а не больная. Такие, как я, работают в поле до самых родов. Вот, погляди, я платье шью! — Аризе указала на столик в углу, где среди раскроенной материи стояла швейная машинка «Зингер».

— Я о своем крестнике пекусь, — возразила Оланна. И, задрав Аризе блузку, прижалась щекой к ее тугому животу — такой обычай завелся у них с тех самых пор, как Аризе забеременела. Если делать так почаще, считала Аризе, малыш впитает характер Оланны и будет на нее похож.

— Неважно, что снаружи, — говорила Аризе, — но внутри она должна быть в тебя. Пусть будет такой же умницей и знает книжную премудрость.

— Она? А вдруг он?

— Нет, это девочка, вот увидишь. Ннакванзе говорит, у нас будет сын, похожий на него, а я уверена: Бог не допустит, чтобы у моего ребенка было лицо как блюдце! Так ему и говорю.

Оланна засмеялась. Аризе встала, открыла эмалированную шкатулку и достала пачку денег:

— Сестрица Кайнене на прошлой неделе прислала. Ребенку на подарки.

— Спасибо ей, — сказала Оланна сухо, зная, что Аризе за ней наблюдает.

— Вам с сестрицей Кайнене надо поговорить. Что было, то было.

— Как поговоришь, если с тобой не желают разговаривать? — Оланне хотелось сменить тему, как всегда, когда речь заходила о Кайнене. — Пусть Малышка поздоровается с тетей Ифекой. — Не дав Аризе шанса раскрыть рот, она выбежала во двор.

Малышка вся перепачкалась в песке; Оланна умыла ее и вывела на улицу. Дядя Мбези еще не вернулся с рынка, и Оланна с Малышкой на коленях присела на скамейку возле киоска тети Ифеки. С визгом носились Дети под деревом кука, где-то громко играл граммофон; вдруг мужчины, стоявшие кучкой у ворот, стали подпевать, смеясь и толкая друг друга. Засмеялась и тетя Ифека, захлопала в ладоши.

— Над чем смеетесь? — спросила Оланна.

— Над песней Рекса Лоусона, — сказала тетя Ифека.

— Что в ней смешного?

— В припеве он козлом блеет: «Мме-мме-мме». Совсем как Сардауна, когда просил пощады. Когда солдаты целились в его дом из миномета, он спрятался за спинами жен и заблеял: «Мме-мме-мме, пожалуйста, не убивайте меня, мме-мме-мме!»

Тетя Ифека опять засмеялась, а с ней и Малышка, хоть ничего и не поняла.

— Ясно.

Оланна вспомнила об Оконджи: быть может, и о нем говорят, что перед смертью он блеял козлом? Она отвернулась. На другой стороне улицы бегала наперегонки детвора, катая автомобильные шины. Вдалеке начинался небольшой смерч, поднимались в воздух белесые облачка пыли.

— Сардауна был ajo mmadu, злой человек, — сказала тетя Ифека. — Он нас ненавидел. Ненавидел всякого, кто не снимал перед ним обувь и не кланялся ему. Разве не он запрещал нашим детям ходить в школы?

— Незачем было его убивать, — тихо возразила Оланна. — Посадили бы в тюрьму, и довольно.

Тетя Ифека фыркнула:

— В какую такую тюрьму? Здесь, в Нигерии, где он всем заправлял? — Она встала, чтобы запереть киоск. — Пойдем в дом, найду Малышке чего-нибудь поесть.

Все та же песня Рекса Лоусона играла дома у Аризе, когда Оланна вернулась. Ннакванзе тоже хохотал над ней от души. Два передних резца у него были огромные, и, когда он смеялся, казалось, что зубов у него во рту слишком много.

— Мме-мме-мме! — дурачился Ннакванзе. — Будто козла режут — мме-мме-мме!

— Не смешно, — нахмурилась Оланна.

— Еще как смешно, сестренка, — сказала Аризе. — Ты начиталась своих умных книг и совсем разучилась смеяться.

Ннакванзе сидел на полу возле ног Аризе и поглаживал ей живот. Он беспокоился куда меньше Аризе, что та не беременела первые три года брака. А когда к ним зачастила его мать и каждый раз, тыча в живот Аризе, умоляла признаться, сколько абортов та сделала до свадьбы, Ннакванзе велел ей больше не приходить. Запретил он и приносить для Аризе горькие вонючие настои. Теперь, когда Аризе ждала ребенка, он работал на железной дороге сверхурочно и просил Аризе брать поменьше заказов на шитье.

Ннакванзе продолжал напевать и смеяться: «Будто козла режут — мме-мме-мме!»

Оланна поднялась и зябко поежилась от пронизывающего ночного ветра.

— Ари, шла бы ты спать, надо отдохнуть перед Лагосом.

Ннакванзе хотел помочь Аризе подняться, но та отмахнулась:

— Не надо со мной как с больной. Я беременная, только и всего.

Оланна была довольна, что дома в Лагосе никого не будет. Отец позвонил и предупредил, что они едут за границу. Видно, решил переждать, пока все успокоится, но ни он, ни мать в этом не признались. Просто сказали, что едут в отпуск. У них было принято многое обходить молчанием. Точно так же родители не замечали, что Оланна и Кайнене больше не разговаривают и Оланна приезжает домой только в отсутствие сестры.

В такси по дороге из аэропорта Аризе учила Малышку песенке, а Оланна смотрела, как за окном проносится Лагос: потоки машин, ржавые автобусы, толпы усталых людей на остановках, зазывалы, нищие на плоских деревянных каталках, уличные торговцы в лохмотьях — суют подносы прохожим, которым покупать не на что или нет охоты.

Таксист затормозил перед домом родителей, обнесенным стеной, глянул на высокие ворота.

— Министр, которого убили, жил где-то рядом? — спросил он.

Оланна, сделав вид, что не слышит, обратилась к Малышке:

— Смотри, что с твоим платьем! Бегом в дом, переодеваться!