Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Перед входом в управление они расстались, обменявшись номерами мобильных телефонов. Он смотрел, как она уходила, и на сердце у него было тревожно. Он хотел бы схватить ее, прижать к себе и никогда больше не отпускать. Однако долг призывал его. И задача стояла перед ним не из легких: серийный убийца, зять, на которого падает подозрение, угрозы личного характера и ожидание четвертой жертвы… В этом была его жизнь, и облаву на преступников вел он. Это было больше чем работа, это был священный долг.
Кривен проверил записи Алексиса за три года: никакого следа женщин, которые стали жертвами убийцы. Это подтверждало слова зятя Нико: он их не знал, они никогда не были его пациентками. Нико позвонил судье Беккеру. Тот проинформировал его, что закончил допрос Алексиса. Они в который раз обсудили проблемы, связанные со следствием, и остановились на уликах, которыми располагали. Нельзя сказать, что у них ничего не было, но найденные улики не позволяли назвать имя человека, совершившего эти ужасающие преступления. Напряжение нарастало. Нико повесил трубку и прошел в группу Терона. Все, кто находился в комнате, были заняты телефонными разговорами. Обнаружить след бывших содержателей притонов, которых они засадили за решетку, понять, могут ли эти люди быть похожи на убийцу, и проверить, что они делали последние дни, — работа не из легких. Более того: то и дело бригада Терона сталкивалась с тем, что тот или другой человек исчезал из виду, уезжал, не оставив адреса, или же продолжал рассматривать небо в клеточку. И уголовная бригада пускалась в новый поиск.
* * *
Она закончила работу. Он двинулся за ней и не упускал ее из виду ни в грязно-серых вестибюлях подземки, ни в шумных, до отказа наполненных поездах метро, ни тем более на парижских улицах. Как она шла, не имело значения. Он держался на расстоянии, но достаточно близком, — не стоило давать ей возможность ускользнуть от него. Конечно, он знал, куда она идет, он всегда мог нанести ей визит. Но преследование придавало новые оттенки ожиданию. Он наслаждался и предвкушал те минуты наслаждения, что переживет вскоре благодаря ей. Она была хороша собой, впрочем, как и предыдущие. Социальный успех сквозил в ее манере одеваться, в том, как она шла. В действительности он ненавидел ее. Она заставила его невыносимо страдать, а он беспрекословно выносил это страдание. Теперь об этом не может быть и речи. Сегодня он возьмет верх. Сегодня он расправится с ней. Вот она остановилась что-то купить. Вошла в здание, поднялась на третий этаж и чуть не выронила все, что купила, когда вставляла ключ в замочную скважину. «К счастью», он оказался рядом, предложил помочь, взял из ее рук пакет. Она поблагодарила робкой улыбкой и не знала, приглашать его зайти в квартиру или нет, но в конце концов воспитанность взяла верх.
— Если вы не хотите, я могу все оставить здесь, на лестничной площадке…
— Нет-нет, что вы, — настаивала она, — входите.
Он ликовал: его дружелюбие столь убедительно! Он уже чувствовал добычу в своих руках. Возбуждение нарастало. Он оставил входную дверь открытой: не нужно было пугать ее сейчас, когда капкан вот-вот защелкнется. Войдя на кухню вслед за ней, он встал позади молодой женщины и вытащил из кармана пиджака носовой платок. Одно резкое и точное движение — и платок оказывается у нее на лице. От изумления она на мгновение застыла, а когда пришла в себя и начала отбиваться, было уже поздно: эфир сделал свое дело. Ее мускулы расслабились, разум затуманился, и она соскользнула на плитки пола. Тогда он разжал свои объятия и убедился, что она не притворяется. Закрыл входную дверь, осмотрел квартиру и тут же обнаружил стол, к которому он ее привяжет. Идеально. И он принялся за работу.
Когда она пришла в себя, он испытал неподдельный восторг. Глаза ее широко раскрылись, и она начала осматривать место, где находилась, стараясь понять, что же именно произошло. Голая, она лежала на полу в гостиной, а руки были привязаны к низенькому столику, — она все поняла. Кричать она не могла, потому что рот был заклеен широкой клейкой лентой.
Неожиданно она начала отчаянно отбиваться — страх взял свое. И он, присев рядом на корточки, ловил взглядом каждое ее отчаянное движение. Она испугалась еще больше, не заметив на его лице ни капли сострадания. Слезы потекли по покрасневшим от усилий щекам, нет, она не хотела умирать таким образом. Теперь она принадлежала только ему. И он мог делать с ней что хотел. Для начала — плеть. Тридцать ударов останутся на ее коже навечно. Тридцать ударов плетью, чтобы отпраздновать день рождения, единственный день рождения, который он помнил. Он мстил за свою жизнь, за отсутствие любви, за угрызения совести и бродяжничество. Разве кому-нибудь было дело до его страданий? Кто протянул ему руку? Кто прижал к груди? Не было такого человека. Час мести настал.
* * *
День клонился к вечеру. Нико знал, что все приведено в движение, все работает на раскрытие преступления, он знал, что его люди были настоящими профессионалами, — впрочем, других на набережной Орфевр и не держали. Однако он испытывал некую фрустрацию, ему казалось, что сам он бездействует. Перед глазами вставала четвертая жертва… Однако обычное время преступления уже прошло — об этом знали все, и все об этом думали, если даже и не говорили. Еще одна женщина, возможно, была убита. Нико позвонил Каролин. Он должен был оставаться на месте и робко предложил Каролин прийти на набережную Орфевр. Он боялся, что она не поймет; но даже если так, она не подала виду, сумела оценить ситуацию и согласилась. Пришла она не сразу, но с корзинкой, в которой были сэндвичи и вода. Но он хотел не сэндвичей, а ее. Она поняла это, когда он схватил ее и, привалив к стене, начал яростно целовать.
