Юйхэн Ночного Неба, бессмертный Бэйдоу...

Самый прекрасный мужчина на свете…

Недосягаемо чистый Чу Ваньнин сам захотел сделать для него такое.

Без афродизиаков и принуждения…

Сам, по доброй воле…

Глаза Мо Жаня увлажнились, ресницы слегка задрожали.

Это была самая сладкая его мечта.

Мастером в этом деле Чу Ваньнин, конечно, не был, правильно выбрать скорость и силу не мог, еще и с зубами был не очень аккуратен, так что время от времени причинял ему боль, однако Мо Жань вмиг потерял голову, ведь его Ваньнин так искренне пытался доставить ему удовольствие. Когда же он, наконец, достиг оргазма, горячие слезы бесконтрольно полились из его глаз.

Он обнял Чу Ваньнина, крепко прижал к себе, и, не в силах сдержаться, набросился на него с поцелуями, почти физически ощущая, как болит его душа и в то же время, как ей невыносимо тепло и хорошо.

— Ваньнин… — шептал он ему на ухо снова и снова, — Ваньнин…

Влажные от вожделения черные глаза Чу Ваньнина взглянули на него, и тут же смущенно скрылись за веерами ресниц. Потребовалось время, чтобы он смог найти в себе силы хрипло прошептать:

— Тебе понравилось?

Этот мягкий вопрос острой иглой вошел в его кровь и плоть.

Какая глубокая и нестерпимая боль.

Мо Жань еще крепче обнял его и медленно ответил:

— Понравилось.

Уши Чу Ваньнина покраснели еще сильнее. Получив одобрение, он больше не проронил ни слова.

Продолжая без остановки гладить его волосы, Мо Жань прошептал:

— Просто ты мне нравишься… ты мне нравишься больше всего и всех… Ваньнин.

В этом мире никто не может быть лучше тебя и сравниться с тобой.

Кроме тебя, никто не сможет тронуть мое сердце.

Учитель.

Я так сильно люблю тебя.

Глава 210. Учитель может подарить платок только мне

Когда поздно ночью Чу Ваньнин проснулся, Мо Жань уже встал. Аккуратно одетый, он сидел за столом перед одиноко горящим в ночи огоньком[210.1], низко опустив голову, и возился с кучей каких-то вещей.

Прежнее волнение и страхи поблекли и растворились в рассеянном свете и послевкусии телесных удовольствий. Разомлевший Чу Ваньнин какое-то время лениво смотрел на Мо Жаня, прежде чем спросил:

— Что ты делаешь?

— Учитель проснулся? Свет слишком яркий…

— Нет, — прервал его оправдания Чу Ваньнин и снова спросил, — что ты делаешь?

Мо Жань поджал губы и немного смущенно улыбнулся.

Чу Ваньнин набросил на себя халат и босиком подошел к нему, чтобы посмотреть, что там. На столе перед Мо Жанем лежал его собственный платок с вышитыми цветами яблони и еще три белых платка, на которых Мо Жань вышивал похожий орнамент, то и дело сверяясь с оригиналом.

— Ты платки вышиваешь?

— …Я думал, что Учитель вышьет платок только для меня, — воткнув иголку в вышивание, другой рукой Мо Жань обнял Чу Ваньнина за талию и, притянув к себе, поцеловал его в грудь.

Под сердцем у Чу Ваньнина был шрам.

Учитель никогда не рассказывал, как получил этот шрам, а Мо Жань особо и не расспрашивал, но в моменты особой близости он подсознательно тянулся поцеловать именно это место.

— Платки для остальных я вышью сам, — решительно сказал Мо Жань, — в любом случае они даже не поймут, кто именно это сделал… — после этого он взял тот платок, который был почти закончен, и со смехом спросил, — посмотри на эту вышивку, Учитель, разве она не похожа на твою?

— Мне и смотреть не надо — я знаю, что похожа, — со вздохом ответил Чу Ваньнин.

И почему этот человек такой ужасный собственник?

Чу Ваньнин погладил Мо Жаня по голове, а тот, запрокинув голову, с легкой улыбкой посмотрел на него.

Свет от лампы был слишком тусклым, и от напряжения у Мо Жаня заболели глаза. Теперь, когда Чу Ваньнин поймал его взгляд, он не мог не отметить, что его глаза немного покраснели, но, несмотря на это, улыбка Мо Жаня была все такой же нежной и лучезарной.

— Все еще хочешь поговорить о тех вещах? — спросил Чу Ваньнин.

Мо Жань на миг замер, а затем прошептал:

— Не хочу.

— Хм, — ответил Чу Ваньнин, — хорошо.

— Будь что будет… — эту фразу Мо Жань сказал скорее для самого себя, чем для Чу Ваньнина.

Будь что будет.

Слишком мало у них было таких дней.

В этом суетном мире Мо Вэйюй не бог, а лишь ряска, плывущая по течению жизни. Человек эгоистичен. Дай умирающему от жажды пригубить стакан воды, а потом попроси его по своей воле выплеснуть все, что осталось, на землю. Слишком тяжело, и вряд ли кто-то в этом мире способен совершить подобное.

Так что Мо Жань намеревался пить этот благодатный дождь до тех пор, пока это будет возможно.

Если в будущем он снова вернется в чистилище, ему уже не будет так больно.

Этой чистой воды прошлого хватит, чтобы утешать его всю последующую пустынную жизнь.

На следующий день множество людей собрались у ворот Горной усадьбы Таобао, чтобы вместе отправиться в путь к горе Цзяо.

Глава Ма приказал своим подчиненным дать всем по крепкому быстроногому скакуну. На каждом черном с золотом седле висел украшенный вышитым полуночным котом[210.2] мешок цянькунь. Стоило севшему на лошадь Сюэ Мэну увидеть этот мешок, и он тут же презрительно наморщил нос.

Вдруг он услышал, как рядом с ним кто-то со смехом сказал:

— Все-таки вкус главы Ма оставляет желать лучшего. Ну, допустим, спереди мешок цянькунь расшит головой кота, но зачем было с оборотной стороны вышивать красной нитью иероглиф «Ма»[210.3]? Однако очень забавно.

Сюэ Мэн повернулся и увидел Мэй Ханьсюэ, который, сидя верхом на абсолютно белом благородном скакуне, также забавлялся с мешком цянькунь. Подняв свои светло-зеленые искрящиеся от смеха глаза, он с улыбкой взглянул на Сюэ Мэна. Висевший у него на лбу каплевидный кристалл, ярко сияя на солнце, отбрасывал мягкие блики на его очаровательное лицо, лишь подчеркивая экзотическую красоту.

Сюэ Мэн побледнел. Бросив на Мэй Ханьсюэ презрительный взгляд, он тихо выругался себе под нос:

— Подонок.

«Подонок» лишь усмехнулся и, что удивительно, совсем даже не разозлился, а наоборот, прищурив свои выразительные глаза, как ни в чем не бывало продолжил беседу:

— Сам молодой господин Сюэ сегодня почтил нас своим присутствием. Выглядишь не очень