метров, канат, один конец которого был намотан на прочный вал. К другому концу была привязана доска с железными крючьями. Сломка уселся на эту доску, вооружённый электрической лампочкой Трувэ, чтобы освещать бездну, и длинным багром, — чтобы отталкиваться от стен.

— Внимание! — сказал молодой инженер, когда все было готово к спуску. — У меня в кармане лежит заряженный револьвер: если вы услышите один выстрел, то приостановите спуск; два выстрела один за другим покажут, что меня нужно поднять; наконец, три выстрела подряд послужат сигналом того, что меня нужно поднимать как можно скорее.

Взволнованный опасностью, которой подвергался его приятель, граф с чувством пожал его руку.

— Не беспокойся, — сказал он, — я сам буду следить за твоими сигналами.

— All right! — невозмутимо отвечал ему инженер.

Два дюжих молодца, удерживавшие вал, стали медленно вращать его рукоятку, и Сломка мало по малу начал опускаться в бездонную пропасть. Молодой граф, наклонившись над жерлом, с беспокойством следил за воздушным путешествием своего приятеля, но скоро свет лампы, быстро уменьшавшийся, совершенно исчез в темноте… А веревка все развертывалась…

Прошло пять томительных минут. Вдруг звук выстрела, как едва различимое эхо, достиг уха Гонтрана.

— Стоп! — скомандовал он. Вал моментально остановился. Растянувшись ничком у края бездны, граф с бьющимся сердцем прислушивался к дальнейшим сигналам друга. Но смертельная тишина царила в пропасти, и ни один звук не нарушал могильного молчания. Так прошло около десяти минут. Наконец два выстрела подали сигнал к подъему.

По команде молодого дипломата, четыре здоровых рабочих принялись вращать вал, и через полчаса из мрака бездны вынырнула голова Сломки. Гонтран с облегченным сердцем кинулся к своему другу и, прежде чем тот успел опомниться, несколько раз заключил его в свои объятия. При этих проявлениях дружбы, замедливших рассказ инженера о всем виденном, Михаил Васильевич недовольно процедил что-то сквозь зубы.

— Ну, — наконец потерял он терпение, — ну, какой же результат вашей экспедиции, г-н Сломка?

— Прежде всего очень неприятный: во-первых, я сильно ударился при падении на дно…

— Но жерло! — перебил его старик, — в каком состоянии вы нашли жерло кратера?!

— Во-вторых, я изжарил себе пятки на чертовски горячих камнях… Хорошо еще, что я догадался надеть сапоги с толстыми подошвами…

— Но вулкан? Что вы окажете о вулкане? — воскликнул, сгорая от нетерпения, профессор.

— Я уверен, что он близок к извержению… В-третьих, я уронил мой револьвер… В-четвертых, моя лампа погасла, а там была такая адская темнота… брр…

Не владея более собой, Михаил Васильевич схватил рассказчика за грудь.

— Послушайте, да разве вы спускались в кратер с целью только испытать сильные ощущения? — закричал он.

— Успокойтесь, профессор, — со смехом отвечал ему инженер, — и будьте довольны. Нельзя было надеяться найти ничего лучшего: вулканическая труба совершенно вертикальна, — на этот счёт не может быть никакого сомнения, так как я сам служил отвесом; далее, на глубине полутора тысяч метров ее диаметр сужается до десяти футов, — ровно та самая величина, какую нам нужно; наконец, дно ее лежит на мощной глыбе обсидиана.

— Но в таком случае кратер не имеет сообщения с внутренностью вулкана, с самым очагом подземного огня? — воскликнул Михаил Васильевич.

— Конечно, нет! Мы имеем дело с запертым вулканом.

— Как же так? Значит, мы не можем им воспользоваться?

— Напротив, именно это нам и нужно.

— Признаюсь, не понимаю… Объяснитесь!

— Извольте… При таком состоянии жерла мы имеем возможность работать в полной уверенности, что никакое частное извержение не уничтожит наших приспособлений, да и нас самих… А когда мы окончим работу, — стоит только взорвать скалу несколькими килограммами еленита, и дело в шляпе: проход для подземных газов будет открыт.

— При этом, кроме того, наша граната полетит не тогда, когда захочет Котопахи, а когда мы сами пожелаем, — вставил Гонтран.

— Совершенно верно, — подтвердил Сломка. — Итак теперь мы будем делать вот что: в то время как слесаря и механики займутся распаковкой всех частей прибора, плотники пусть построят подвесную платформу, на которой могло бы поместиться человек десять; эту платформу мы будем спускать на дно кратера, и каменщики, находясь на ней, будут выравнивать кирками и скобелями все шероховатости стенок жерла… Если вулканическая труба будет превращена в правильный цилиндр на протяжении метров трехсот, начиная от основания, то этого будет достаточно.

Выслушав Сломку, старый ученый повернулся к Гонтрану.

— Ну, а ваше мнение, граф? — спросил он жениха своей дочери.

— Я вполне разделяю взгляды Вячеслава, — с важностью отвечал ех-дипломат.

С этого дня в недрах вулкана закипела неустанная работа. Кратер Котопахи превратился в настоящий муравейник; его гробовая тишина сменилась беспрестанным стуком кирок и визгом скобелей, а беспросветный мрак там и сям прорезали яркие лучи электрических ламп. В то же время другие рабочие не дремали снаружи, распаковывая и собирая все части вагона-гранаты.

За шесть дней граната была совершенно готова, а каменная труба так хорошо округлена, что не оставалось желать в этом отношении ничего лучшего. Покончив с этой важной работой, Сломка исследовал толщину каменного пласта, служившего дном кратера. Он оказался не толще 40–50 футов, — пустяки для нескольких килограммов еленита.

Получив эти результаты, молодой инженер пробуравил в нескольких местах обсидиановую глыбу на пятнадцать футов в глубину и заложил в скважинах заряды, которые могли бы разорвать на части двенадцать метров камня. От каждого заряда шли две медные, покрытые гуттаперчей проволоки, соединённые с аппаратом Брегета, — эти проволоки должны были служить проводниками для электрической искры, которая вызовет взрыв.

ГЛАВА XXI

Джонатан Фаренгейт не в духе. — Горячий спор. — Неудержимое красноречие Михаила Васильевича. — История извержений Котопахи. — Янки задет за живое, — Последние работы. — Прощальный ужин. — Речь профессора. — Одни у вулкана. — Перед сном. — Вопросы Леночки и ответы ее отца.

Однажды вечером, когда герои нашего романа ужинали в палатке, служившей столовою, между Джонатаном Фаренгейтом и Гонтраном Фламмарионом завязался горячий спор.

В этот день, первый раз после приезда, американец согласился сопровождать графа на дно кратера; но удушливая жара, царившая в гигантской трубе, заставила его тотчас же подняться обратно. Это привело янки в такое скверное настроение духа, что он только ждал повода сорвать на ком-нибудь свое раздражение.

— Что с вами, мистер Фаренгейт? — спросил Сломка, заметив нахмуренное лицо американца.

— Что со мной? Что со мной?.. — запальчиво закричал Фаренгейт. — А то, что я считаю ваше предприятие шарлатанством.

Услышав эти слова, Михаил Васильевич покраснел от гнева.

— Объяснитесь пожалуйста, что вы хотите сказать этим выражением, милостивый государь? — сердито произнес он.

— Я думаю, что мысль взорвать