Идея, что физический облик растения или его образ жизни в своем собственном мире что-то говорят о его возможном воздействии на человеческий организм или душу, – один из фундаментальных принципов донаучной (и постнаучной) медицины. Это входит в систему симпатической магии, которую часто упрощенчески описывают словами «лечить подобное подобным», однако на самом деле речь идет о составной части куда более сложного представления о естественном цикле творения, в котором все взаимосвязано и влияет друг на друга примерно так же, как ритм смены времен года или положение в космологической иерархии. Если видишь мир как единое целое, то внешнее подобие может означать схожесть внутренних процессов и эффектов. Иногда симпатическая магия и в самом деле тривиальный случай «лечения подобного подобным»: в Европе желтыми цветами исцеляли желтуху, а пятнистыми листьями – сыпь. Однако иногда «подобное способствует подобному» (красные фрукты оживляют «усталую» кровь). В сложной мифологии индейцев тукано, жителей колумбийской Амазонии, деревья uacú (семейство бобовых, рода Monopteryx) наделяются яркими сексуальными коннотациями благодаря V-образным просветам между ходульными корнями и обильному соку. Если люди решают повалить дерево uacú при расчистке участка леса, то строят вокруг ствола платформу и рубят его топорами. Когда они достигают определенной глубины, из дерева внезапно вырывается горизонтальный фонтан желтоватой жидкости длиной до метра, и мужчины подставляются под этот душ, поскольку убеждены, что это укрепит их мышцы и сексуальную потенцию[74]. Симпатические явления приписываются и времени суток, и сезонам – например, ночная лихорадка лечится ночными цветами или растениями, собранными в темноте. Индейцы чероки, живущие на востоке США, считают папоротники симпатическим средством от артрита, поскольку юные побеги скрючены, но потом, по мере роста, расправляются.

На Восточном побережье Америки процветала не только медицинская культура коренных жителей – здесь сохранились и реликты мифологии и фольклора Старого Света, связанных с растениями. В особенности это относится к предгорьям Аппалачей – сюда первые поселенцы вместе с коровами и глиняными горшками привезли в качестве культурного гаража и свои целебные травы, и народные рецепты, и фундаменталистские верования, и просто колдовские зелья на растительной основе, и все это сохранилось нетронутым в изолированных общинах горцев вплоть до ХХ века[75]. Южные Аппалачи – вовсе не культурное болото, не музей, где старинным народным традициям старой Европы придали легкий южный акцент – нет, здесь современная медицина сосуществует с традиционными методами, просто все больше заявляет о своих правах. Однако основа древней растительной магии никуда не исчезает. Кора березы до сих пор служит народным средством от диареи. Однако обдирать ее следует от корней, снизу вверх, так сказать, в направлении, противоположном поносу. Подобным же образом под кровать женщины на сносях кладут острый предмет, чтобы «“пресечь” (уменьшить) боли при схватках и предотвратить кровотечение. Если для этого применяют топор, то повитухи требуют, чтобы это был старый топор, поваливший сотни деревьев: это доказывает его могущество. Его следует поместить под кровать лезвием кверху».

В Англии считалось, что симпатической целительной силой обладает и само по себе срубленное дерево. Гилберт Уайт в книге “The Natural History of Selborne” («Естественная история Селборна», 1789) описывает поразительный обычай, который исчез только веком раньше (а в Аппалачах сохранился до начала ХХ века). В деревне Селборн были высажены в ряд подстриженные ясени, у которых по бокам были длинные шрамы, наводившие на мысль, что когда-то они были расщеплены вдоль. Уайт писал: «Когда эти деревья были еще юными и гибкими, их раскололи клиньями, [после чего] детей, страдающих грыжами, раздели догола и протолкнули в расщелины, руководствуясь убеждением, что подобная процедура излечит детей от немочи. Проделав этот ритуал, рану на дереве тотчас же заделали суглинком и тщательно забинтовали». Считалось, что если ствол дерева срастется и исцелится, излечится и ребенок. Однако в Европе XVI–XVII века принципы и приемы симпатической магии – в которые местные жители искренне верили, какими бы дикими ни казались они современному человеку, – подверглись переработке и превратились в более противоестественное «учение о сигнатурах». В каком-то смысле это была очередная модификация библейского мифа о сотворении мира и споры о том, что произошло в Райском саду (и что происходило с ним самим). Были ли там до Грехопадения болезни (и вредители, тоже твари Божии)? Если да, существовали ли в пределах Эдема лекарственные растения? Или же болезни, подобно тяготам землепашества и родовым мукам, – очередная кара Господня непокорному человечеству? Бытовало представление, что Господь не оставил чад Своих и дал им по крайней мере возможность излечиться, однако искать целительные средства приходилось с трудом и с верой, иначе в карах не было бы смысла. Главная трудность – определить, какое растение предназначено для лечения какой болезни. Вера заключалась в убеждении, что Господь снабдил все растения «сигнатурами», которые указывали на их лечебные свойства. Сигнатуры надо «видеть» и понимать. Учение о сигнатурах – это фармакология, основанная на дешифровке, поиск разумного замысла, так сказать, в художественной упаковке растений. Это открывало поистине безграничные возможности для личного творчества в толкованиях. Например, лекарство от больных или гнилых зубов видели в туго упакованных зернышках граната, чешуйках сосновых шишек и цветочках зубянки цвета слоновой кости. Что касается женьшеня, то человечек, которого легко разглядеть в развилках корня, наводил на мысль, что это универсальное средство для всего организма.

Ярким примером извращенной логики сторонников сигнатур служит грецкий орех. Этот орех – твердая скорлупка, в которой заключено ядро, очень похожее на человеческий мозг с полушариями – считался лекарством от всех болезней головы. Сторонники учения о сигнатурах утверждали, что для нужд самого дерева – успешного продолжения рода – подобное совершенство формы не требуется, однако нам она должна напоминать наш мозг и утонченное понимание мироустройства, заложенное туда Господом.

Многие целительные средства, предложенные сигнатуристами, помогали отдельным людям (и кое-кому помогают до сих пор), и, судя по всему, действие этих растений объясняется мощным эффектом плацебо. Современные фармакологи знают по данным клинических испытаний, что подобно тому, как цвет капсулы может усилить или ослабить физиологическое воздействие лекарства, так и растение с листьями, похожими формой на печень или легкое, подчас гальванизирует у больного процессы самовнушения и самоисцеления.

Нам с нашими прогрессивными, однако далеко не полными научными знаниями о действии лекарственных растений легко высмеивать принципы симпатической магии и в племени амазонских индейцев, и в парке трейлеров в Аппалачах. Однако это был пусть небольшой, но шаг в сторону целостного мировоззрения, в котором все взаимосвязано либо магически, либо физически. А как иначе до появления химического анализа и мониторинговых научных испытаний было искать растения, которые и в самом деле лечат? Вероятный ответ на этот вопрос, который обычно упускают из виду, – это поведение наших биологических предков. Люди эволюционировали из генеалогического древа организмов, которым на протяжении трех миллиардов лет не нужно было никаких осознанных усилий, чтобы решить, навредит им то или иное растение или, наоборот, улучшит их самочувствие. Если кто-то делал неправильный выбор, то погибал, а остальные эволюционировали, сохранив в генетической памяти новые сведения. Эволюция путем естественного отбора – это метод проб и ошибок в замедленном темпе, и хотя мы обычно связываем его с теми или иными физическими особенностями – формой тела, размером клюва, – в процессе у живых организмов развивалась также и способность интуитивно различать ядовитые и полезные растения. В число механизмов различения входило и распознавание цвета и контуров, однако главными носителями информации были летучие химикаты, сообщения, которые мы, если осознаем, называем запахами. Для современного человека острый нюх – излишество, его территорию в мозге заняла всепоглощающая зрительная образность. Однако у наших родичей-животных он сохранился. Понаблюдайте за каким-нибудь диким травоядным – скажем, оленем, – в поле или в саду, посмотрите, как он обнюхивает листья и траву, один вид выбирает, другой пропускает, сторонится крестовника, этого бича домашнего скота, срывает розовые дикие тюльпаны, а с лютиков скусывает только цветки, избегая едких листьев. Многие сухопутные животные отлично распознают по запаху растения, вырабатывающие фруктозу, фруктовый сахар, – важный источник энергии. Неслучайно большинство растений, приносящих крупные сладкие плоды, безвредны для млекопитающих: тогда их семена легко перевариваются, выводятся и таким образом рассеиваются. Замечено, что шимпанзе, заразившись инфекционными болезнями, вынюхивают и едят растения, содержащие антибиотики. Гориллы в Центральноафриканской Республике роются в слоновом навозе в поисках семян Anonidium mannii, содержащих мощные алкалоиды, которые, видимо, действуют как седативные средства при расстройстве пищеварения[76]. Сенсорные системы, при помощи которых животные анализируют свое окружение, – часть нашего генетического наследия: например, мы интуитивно сторонимся растений черного цвета, с запахом тухлого мяса или с резким едким вкусом. Однако от этих широких инстинктивных рефлексов очень далеко до того, чтобы преднамеренно выбирать целительные растения при конкретных заболеваниях, если еще и плохо представляешь себе подлинную природу тех и других. Животные не «знают» инстинктивно, какими растениями лечить, скажем, сердечную недостаточность или новый вирус, вызывающий респираторное заболевание.