– Почем внутренние цены на энергоносители?

Выражение лица Валерия Евсеевича стало еще более вредным – так бывало всегда, когда вопрос заходил о деньгах.

– Вот тут все изложено. Все точно, сам проверял. Хотите, чтобы я прочел?

– Да я и сам не погнушаюсь. И не такие враки в руках держал. Да только ты, пожалуй, поторопился божиться. Коль тобою лично проверены, так я с тебя лично и шкуру спущу, ежели что не так.

Скопидомок, который каждую на сторону ушедшую копейку, вернее, каждый уплывший доллар, расценивал как дырку в собственном кармане, очень переживал.

– Слыхал, не любит тебя народ. Ругают.

– А народ всегда недоволен.

– Свет им не даешь, тепла зимой не допросишься.

– Я следую установленному графику.

– У хорошего хозяина и ветер куда надо дует, и дождь когда надо идет. А у тебя все невпопад! Как допустил, чтобы невосполнимое продавалось?!

– А это уже не ко мне. Но и здесь, простите, не согласен. Ресурсами сейчас весь мир торгует.

– Им-то зады зимой не морозить! Им пусть жены порты в ледяной воде моют, а тебе прислуга в машине крутит и паром стрелки приминает! Что руками плещешь? Коль экономить надо, с кремлевских начинай.

– На этот счет не переживайте. Сейчас столько альтернативных видов топлива, что замерзнуть нам не грозит.

Петр нахмурился – как всегда, когда слышал незнакомое слово или понятие, – и дал знак ученому, чтоб тот себе в блокнот записал и разъяснил ему ситуацию.

– Ладно, иди, – махнул он Скопидомку, – и чтоб впредь лишнего мне не бредил. Готовь дело кратко и ясно. Я много глаголющих вралей не люблю, у меня и без того хлопот немало.

Владлен Демьянович Добывайло был фигурой колоритной. С массивной головой, сильными ручищами. Так крепко был сколочен, что, казалось, часть государственных ресурсов сам на плечах перетащил.

Петр здоровяков уважал и посмотрел на вошедшего с одобрением.

– Делом доволен? – спросил он Добывайло.

– Нет, честно скажу!

– Что так?

– Знаете, сколько у нас буровых, из которых нефти взято наполовину?! Сливки сняли и бросили. Потому что вкладываться надо. На миллиард добываемый – четыре в земле! Только почву травят. Выжженную землю оставляют, где сотни лет расти ничего не будет! Нефть и газ продаем всему миру, а куда деньги расходуются, непонятно! Собственную страну газом обеспечить не можем! Под Москвой газовыми баллонами обходятся! От Волги воду на машинах возят! У людей вон дома ветшают, едва не рушатся, а власти говорят – в бюджете денег нет.

Владлен Демьянович нервно выдохнул. Всю ночь не спал, разговора боялся. Потому и решил сам рассказать.

– Упрекнете: как я на это смотрел? Не буду объяснять, что, мол, не виноват, так было и до меня. Виноват. Сопротивлялся, да, видно, сла́бо. Боролся, но плохо. А теперь, что ж, можете снимать меня…

Петр слушал бурную тираду и думал: «Коли такой не сдюжил, то от других и вовсе прока нет! Ежели открыто кается, то дело совсем худо. А может статься, хитрит?»

– Что делать, не знаю! – повинно склонил голову Добывайло. – Признаюсь в своем бессилии! Воруют, а доказать нельзя! Рука руку моет, суды повязаны, никто ничего не боится, знают: откупятся. Президент кричит о борьбе с коррупцией, а ее все больше!

«Тяжелую я ношу на себя взвалил, Катюша, боюсь, не успею на места всё расставить. Чаял, с прогрессом легче будет, ан нет. У них и дельное, и худое в момент решается. Не успеваешь уследить. А мне без верных моих друзей тяжко. Один я, и будто весь свет против меня! С Президентом видимся пока редко. Он в мои дела не лезет, и я в его владенья не вхожу. Но знаю, что иной раз рад он, что тяжелую и грязную работу на себя беру. Смертный он, ему не всех укоротить можно. А мне уже и сделать ничего нельзя, потому я для них и страшен.

И честно скажу – не всё я сердцем принимаю. Оказалось, за последние годы много денег за границу уплыло и в банках тамошних осело. И прибыль странам, где банки те, и людишкам нашим, кто деньги под рост заграницу отправил. Вот такую воротилы пользу себе находят хищением от собственной страны. Воротилы – мол, воротит всех от них. Слово то используют, да дружбу поддерживают. Лицемерят. Этого здесь много. Может, и в мое время было, да не терпел я гнилость. И сейчас не терплю. Оттого я для них – как старый ржавый гвоздь. Рад бы и сам подчас их глазами видеть, да не могу. Старая закваска бродит. Когда-то себя передовым считал, со стариной боролся, а ныне видишь как! Сам стал старым пнем. Ох и многие выкорчевать бы меня хотели! У них-то, кремлевцев, во всем интересы свои. Политику государственную с собственными пользами совмещают. Кто о должности заботится, кто о своем кармане. Кто думает, как бы недругов задавить, а кто – как бы себя показать. У каждого своя выгода есть. Окромя меня. Мне уже, сама знаешь, кроме славы России, ничего не надобно. Для этого я сюда послан, для этого здесь костьми еще раз и лягу!»

Прав был Петр, говоря, что многие хотели бы его выкорчевать. Мешался он, влезал в упорядоченный строй, нарушал планы, лишал выгоды, ставил не тех людей. Самое главное, что предвидеть, как он поступит, как среагирует и что в конце концов прикажет сделать, было совершенно невозможно.

– Прислал нам черт этот столб трехсотлетний! – жаловался Завистный, усиленно крутя педали велосипеда в кремлевском тренажерном зале. (По общему решению подслушивающие жучки из зала убрали, чему свидетелями были стремящиеся к здоровью и покою ответственные.) – Х… двухметровый! – горячился Завистный. – Перестаралась природа для этого выродка! Кому-то все – и рост, и власть, и второе рождение. А тут свою бы жизнь спокойно прожить и детей обеспечить.

Рядом рулил Добывайло, он всегда был не прочь поточить лясы.

– Не хнычь, Лев. – (Льва Борисовича передернуло.) Он знал, что все кремлевцы потешаются над ним: что за лев с собаку размером. – Уж ты-то чего завидуешь? Свою линию ты всегда знал, советами не только себе безбедную старость обеспечил, на запасы твои полстраны прокормить можно. Да только ведь ты не поделишься! А, Лев, не поделишься ведь? – захохотал Добывайло и хлопнул Льва Борисовича по спине.

– А ты поделишься? – запыхтел Лев Борисович. – Поделишься?

– А что? – отозвался Добывайло, набирая километры, – если для дела надо будет, то и поделюсь.

– Тебе хорошо, – пожаловался Завистный. – Сын уже вырос, сам о себе думает. А тут дети, жена, родственники, особенно жены. Всем дай,