Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тайлер, – сказала Поппи, оглянувшись на меня, – я занималась этим прежде, но никогда с таким размером, как у тебя. – Она выглядела немного обеспокоенной, но в то же время по-прежнему прижималась к полу, отчаянно желая быть оттраханной.
Я хотел сказать ей, что буду нежен с ее задницей, но при этом не хотел давать обещание, которое вряд ли мог сдержать (потому что, черт возьми, я едва мог держать себя в руках, просто глядя на нее). Поэтому просто попросил:
– Скажи мне остановиться, и я тут же прекращу, хорошо?
Она кивнула и опустила голову на руки, приподняв бедра мне навстречу. Я наклонился, одной рукой направляя член к ее входу, а другой потянулся к маслу, наливая его на ее задницу и на член, пока мы оба не стали чертовски скользкими.
Я отставил флакон в сторону, а затем начал поглаживать ее по спине, надавливая на ее упругую дырочку, чувствуя, как она постепенно открывается мне, медленно впуская меня.
Я упорно толкался вперед, а потом наконец головка члена преодолела первоначальное сопротивление, и я внезапно оказался внутри, задница Поппи опалила меня настолько тугим жаром, какого я не испытывал никогда раньше, даже с другими подружками, с которыми занимался подобным. Я опустил голову и сделал несколько глубоких вдохов, считая до десяти, потому что не знал, удастся ли мне сдержаться и не кончить раньше времени, или я потерплю неудачу, не успев должным образом насладиться ею.
Я слегка толкнулся вперед.
– О, мой ягненок, будет тесновато, – предупредил я.
Так оно и было.
Как только я погрузился в ее тугой канал на всю длину члена, я остановился, дав ей возможность привыкнуть к моему размеру. Поппи тяжело дышала, потом резко втянула воздух, издав стон, когда я нашел клитор и принялся за него. Какое-то время я не двигался, просто позволяя ей почувствовать, как наполняю ее, и одновременно подводил ее к краю, чтобы мы вместе воспарили ввысь.
Я хотел спросить, готова ли она к большему, но знал, что ее раздражал хороший парень Тайлер, всегда спрашивающий разрешения, поэтому начал медленно двигаться, в любой момент ожидая от нее сигнала, что ей нужно время или что мне нужно остановиться.
Я приподнял ее бедра, заставляя встать на четвереньки. Остановился.
Я выпрямился, продолжая ласкать клитор. Остановился.
Я вышел всего на дюйм, затем толкнулся вперед опять на дюйм. Остановился.
И постепенно, когда она привыкла, ее желание взяло верх, Поппи начала толкаться мне навстречу, как ненасытный котенок, коим и была, и протестующе хныкать всякий раз, когда моя рука покидала клитор. С каждым толчком я давал ей все больше и наконец стал выходить, оставляя только головку, затем скользить обратно на всю длину, по-прежнему неторопливо и даже размеренно, но понемногу увеличивая темп.
Все это время я поглаживал ее ноги и спину, ласкал клитор, повторял ей, какая она хорошая девочка, маленькая шлюшка, позволившая мне трахнуть ее сладкую попку. Моя собственная покорная шлюшка, которая принадлежала мне, не так ли? Она только и хотела, чтобы я был внутри нее, и жаждала моего члена, моих пальцев и моего рта.
Поппи кивала в ответ на мои слова, соглашаясь со всем, и дрожала, пока я трахал ее. Ее тело было покрыто испариной, и она дрожала, как будто ее лихорадило. Я намеревался как можно дольше не давать ей кончить, но ее вид сводил меня с ума, я был одержим мыслью о том, что она кончит с членом в ее тугой попке. Поэтому наконец сосредоточился на клиторе, надавливая на него подушечкой большого пальца, обводя его быстрыми и почти болезненными кругами, так, как ей нравилось.
В считаные секунды она закричала, прижимая задницу к моим бедрам так, что я погрузился в нее по самые яйца. Ее пальцы царапали ковер, а из горла вырывались бессловесные стоны.
Я наблюдал, как она распадается на части, старательно вылепленная и собранная вместе оболочка Поппи Дэнфорт рассыпается на мелкие кусочки, как строительные леса, превращаясь в дрожащее, беспомощное создание, состоящее из одного лишь желания. А затем она выдавила одно слово, и все, я пропал. Оказался потерян для своего контроля, обетов, для всего, кроме необходимости пометить эту женщину самым примитивным и низменным из возможных способов.
Одно слово: «Твоя».
Теперь я вел себя грубо, с силой сжимал ее бедра и вколачивался в нее, издавая хриплые стоны и преследуя свое освобождение, пока Поппи задыхалась от отголосков собственного оргазма. Ее задница была чертовски скользкой и очень тугой, пока снова и снова продолжала сжимать мой ствол. А затем меня будто накрыла приливная волна тьмы, клокочущая и рычащая, всплеск настоящего безумия, она прокатилась по позвоночнику к яйцам, и, мать твою, я взорвался, начав кончать так сильно, что в глазах помутилось, и мне показалось, что в любую секунду я могу потерять сознание или просто продолжу бесконечно долго изливаться в нее.
В самый последний момент я выскользнул из нее, чтобы наблюдать, как моя сперма окрашивает ее задницу и спину напоминающими дождь капельками и ручейками, они стекали по изгибам ее спины и бедер и собирались в сладких складочках ее входа.
Когда мое зрение прояснилось, а чувства вернулись, я смог восхититься своим творением – задыхающейся, дрожащей женщиной, помеченной мной.
Поппи снова растянулась на животе, ее движения выглядели изящными и эротичными.
– Вытри меня, – велела она, словно маленькая королева, которой и была, я поспешил повиноваться. Я вытер ее влажным полотенцем и, продолжая удерживать на полу, начал массировать бедра, спину и руки, шепча самые милые слова, какие только мог придумать на латыни и греческом, и цитировал «Песнь песней», покрывая поцелуями каждый дюйм ее кожи.
И по тому, как она улыбалась сама себе, как время от времени закрывала глаза, словно сдерживая слезы, я мог сказать, что Стерлинг никогда такого не делал. Он никогда не проявлял заботу о ней после секса, никогда не обнимал ее, не хвалил и не вознаграждал.
Я даже не пытался скрыть свой триумф по этому поводу.
А потом, после того как она привела себя в порядок, мы сели с ней и поработали над нашим проектом по сбору средств. Она помогла мне подготовиться ко встрече мужской группы, а сама пошла к Милли домой, на встречу женской. И все это время я ощущал запах церковных благовоний на ее и своей коже. И ничего, кроме близости этой женщины рядом со мной каждую минуту каждого дня, не могло унять ненасытный голод внизу моего живота.
Или, что еще опаснее, утолить голод в моем сердце.
XVI
Что-то изменилось для меня в тот день, – и это, как я осознал, менялось уже некоторое время. Было похоже на то чувство, которое я испытывал в детстве, когда после нескольких часов катания на роликовых коньках снимал их, и мои ноги, казалось, становились невероятно легкими, почти невесомыми. Или, возможно, как то чувство, когда мы с отцом и Райаном ходили в поход и, наконец найдя место для лагеря, сбрасывали свое снаряжение на землю. Тогда я ощущал такую легкость, что мог поклясться, будто парил в нескольких дюймах над землей.
Я не мог дать название подобному чувству, но это была некая беспечность и душевный подъем, и имело какое-то отношение к Лиззи. Наверное, оно было связано с тем, что я поделился с Поппи своей болью и скорбью из-за смерти сестры, с теми словами, которые она прошептала: «Это из-за Лиззи ты боишься полностью расслабиться со мной?»
Сейчас, сжимая в своей ладони четки Лиззи, я осознал, что именно моя сестра стала причиной многих событий. Она была причиной всему. Ее смерть стала бременем, которое я взвалил на себя, злом, за которое должен был отомстить. Но что, если я мог это изменить? Что, если я мог обменять месть на любовь? В конце