концов, именно это были призваны делать христиане – выбирать любовь превыше всего остального.

Любовь. Это слово было бомбой. Неразорвавшейся бомбой, застрявшей в моей груди.

В тот вечер я послал Поппи сообщение: «Ты не спишь?».

Пара мгновений: «Нет».

Мой ответ последовал незамедлительно: «Могу я прийти? У меня есть для тебя подарок».

«Ну, я собиралась сказать “нет”, но раз я знаю о подарке… приходи;)»

Натянув темную футболку и джинсы, я осторожно и тихо пересек парк. Было уже поздно, а парк располагался в природной лесистой низине, скрытой от посторонних глаз, но я все равно нервничал, поэтому стремительно шагал по тропинке, затем решил срезать сквозь заросли сорняков, чтобы добраться до калитки Поппи. Я открыл ее, вздрогнув от скрипа ржавой задвижки, а затем подошел к двери, постучав костяшками пальцев по стеклу.

Поппи открыла дверь, и, черт возьми, ее лицо озарила самая прекрасная улыбка, какую я только видел.

– Ничего себе, – воскликнула она. – Ты здесь. Как настоящий человек.

– А ты сомневалась, что я был настоящим раньше?

Она покачала головой, отступив в сторону, чтобы я мог войти, и закрыла за мной дверь.

– Я никогда не встречалась с кем-то, кто не мог бы за мной ухаживать в открытую. И почти убедила себя, что ты существуешь только внутри церковных стен.

– Ухаживать? – Мой голос прозвучал слишком радостно, чересчур взволнованно. Я откашлялся. – Я имею в виду: мы встречаемся?

– Не знаю, чем ты считаешь жесткий трах в задницу, отец Белл, но я называю это именно так.

Внезапно я ощутил вспышку страха, от которого у меня засосало под ложечкой. Я шагнул к Поппи, схватил ее за руку и притянул к себе, чтобы посмотреть ей в глаза.

– У тебя там болит? – обеспокоенно спросил я.

Поппи счастливо улыбнулась.

– Только в хорошем смысле. – Она приподнялась на цыпочки, чмокнула меня в подбородок и направилась в кухню. – Выпить хочешь? Дай угадаю… «Космо»? Нет… Гранатовый «Мартини».

– Ха-ха. Виски… Неважно, ирландский или шотландский. Но неразбавленный.

Она указала в сторону гостиной, и я, пользуясь возможностью, решил осмотреть ее дом. Она все еще не разобрала большинство коробок после переезда, и банки из-под краски так и стояли на полу. Несмотря на довольно хорошую мебель и со вкусом подобранные картины, прислоненные к стене, было совершенно очевидно, что Поппи не проявляла особого интереса к домоводству.

Стопки книг стояли у стены в ожидании постоянного пристанища, и я провел пальцами вниз по выпуклым корешкам книжной башни, откровенно радуясь и в то же время втайне завидуя тому, насколько начитанной была эта женщина. Конечно, тут были знакомые всем Остин, Бронте и Уортон, но наряду с ними я никак не ожидал увидеть Джозефа Кэмпбелла, Дэвида Хьюма и Мишеля Фуко. Я листал «Так говорил Заратустра» (я невзлюбил этот роман еще со времен моей магистратуры по теологии и уроков истории), когда в комнату вошла Поппи с напитками.

Наши пальцы соприкоснулись, когда я взял свой стакан с виски, а затем поставил оба напитка на стол, потому что хотел поцеловать Поппи. Я мечтал скользнуть руками вверх по ее тонкой шее и обхватить лицо, поцеловать прекрасные губы. Я хотел подтолкнуть ее к дивану, чтобы уложить на спину и медленно раздеть.

Но я пришел сюда не для того, чтобы трахнуть ее (ну, не только для этого), поэтому ограничился поцелуем, а затем отстранился и поднял свой напиток. Поппи выглядела немного ошеломленной после поцелуя, мечтательная улыбка играла на губах, когда она сделала глоток из коктейльного бокала, а затем она заявила, что собирается принести нам что-нибудь перекусить.

Я продолжил медленно осматривать гостиную, чувствуя себя расслабленным и умиротворенным. «Я поступаю правильно». Это могло бы стать новым началом для нас, для меня. Нечто официальное, чтобы обозначить наши отношения, – ведь именно так исполняются обряды? Нечто осязаемое для выражения непостижимого. Подарок, который выразил бы Поппи, что она значит для меня, что «мы» значит для меня; показал бы ей необычную, но в то же время божественную трансформацию, которая происходит в моей жизни благодаря ей.

Дом был небольшим, но недавно отремонтированным, с гладкими деревянными полами и оригинальным большим камином с крупными чистыми линиями в отделке. У окна стоял широкий деревянный стол с ноутбуком, принтером и сканом, а также аккуратными стопками папок и небольшой деревянной подставкой, наполненной дорогими на вид ручками, – все это являлось единственным намеком на ее намерение распаковать вещи и остаться.

Рядом со столом в открытой картонной коробке лежали ее дипломы в рамках, забытые и погребенные среди других ненужных офисных предметов: наполовину использованных блоков со стикерами и открытых коробок с конвертами.

Дартмутский колледж – бакалавр экономики, диплом с отличием.

Высшая школа бизнеса Така Дартмутского колледжа – магистр делового администрирования, диплом с отличием.

И еще один диплом, который я совершенно не ожидал увидеть, – Канзасский университет – бакалавр изящных искусств, танцы. Он был датирован этой весной.

Я поднял его, когда Поппи вернулась с разделочной доской, на которой был разложен сыр и ломтики груши.

– У тебя есть еще одна степень?

Она покраснела и поставила поднос на кофейный столик.

– После переезда сюда у меня было много свободного времени, и как только я начала хорошо зарабатывать в клубе, решила потратить эти деньги с пользой. На этот раз моих родителей не было рядом, чтобы запретить мне получить диплом по танцам, так что я просто сделала это. Мне удалось получить его за три года вместо четырех.

Я подошел к ней.

– Ты когда-нибудь станцуешь для меня?

– Я могла бы сделать это сейчас, – сказала Поппи, положив руку мне на грудь и толкнув меня на диван. Она села на меня сверху, и мой член незамедлительно проявил интерес. Но ее бедро прижалось к карману моих брюк, и я вспомнил, зачем пришел сюда в первую очередь.

Я обхватил ее одной рукой за талию, заставив замереть на месте, и достал из кармана маленький сверток, завернутый в бумажную салфетку.

Она наклонила голову, когда я протянул ей его, и радостно поинтересовалась:

– Это мой подарок?

– Да… – Я не знал, как объяснить, что было внутри. – Он не новый, – неуверенно закончил я.

Поппи развернула его, уставившись на нефритовые четки, завернутые в бумажную салфетку. Она не спеша вытащила их, серебряный крестик кружился в тусклом свете.

– Они прекрасны, – прошептала она.

– У каждого должны быть хорошие четки. По крайней мере, так всегда говорила моя бабушка. – Я положил руки на бедра Поппи, чтобы смотреть куда угодно, только не на четки. – Они принадлежали Лиззи.

Я почувствовал, как ее тело напряглось на моих коленях.

– Тайлер, – осторожно произнесла она, – я не могу их принять.

Она попыталась вернуть подарок обратно, но я поймал ее руку и сжал пальцы вокруг четок.

– После смерти Лиззи никто не захотел оставить что-нибудь из ее вещей, напоминавших о том, что она пережила в церкви. Мой отец выбросил все: ее Библию, молитвенные карточки, свечи. – Я вздрогнул, вспомнив его бешеную ярость, когда он узнал, что я достал из мусорного ведра ее четки. – Но мне хотелось сохранить хоть что-то от нее. Я хотел сохранить в своей памяти все аспекты ее жизни.

– Разве ты этого больше не хочешь?

– Разумеется хочу, но после того ночного разговора… я понял, что должен отпустить ее. И когда я думаю о ней – ну, я знаю, что она полюбила бы тебя. – Я встретился с девушкой взглядом. – Она полюбила бы тебя так же, как люблю я.

Губы Поппи приоткрылись, в ее широко распахнутых глазах читались надежда и страх, но, прежде чем она успела ответить, я взял ее пальцы в свои и произнес:

– Позволь мне научить тебя, как ими пользоваться.

Да, я был трусом. Я боялся, что она не скажет, что любит меня, и в то же время страшился ее любовного признания. Я испугался ощутимой связи между нами, которая обвила и соединила наши сердца невидимой нитью.

Поппи смотрела мне прямо в глаза, пока я перемещал ее руку со лба к сердцу, а затем к каждому плечу.

– Во имя Отца и Сына и Святого Духа, – сказал я за нее. А потом положил ее пальцы на распятие. – Теперь мы прочтем молитву апостольскому