Так, например, мы стоим перед фактом, что большинство людей (или, скажем осторожнее, некоторые люди) боятся совершить убийство. Будем ли мы эту боязнь рассматривать как известное право или будем просто считаться с этим фактом, совершенно безразлично. Точно так же нельзя отрицать и того факта, что не только среди первобытных народов, но и среди современных европейцев встречаются люди — частью психически больные (или с преступной наклонностью), частью же совершенно нормальные, — которые не испытывают этой боязни; иногда кажется даже, что почти весь народ данной страны утратил подобную боязнь.

Все это факт, или, если хотите, природой данное человеку право. Во всяком случае, никто не имеет возможности ограничить это право, а потому оно действительно неотъемлемо. Если мозг какого-либо человека устроен так, что всякое убийство кажется ему грехом, то нельзя отнять у него этого сознания ни предписанием закона, ни убеждением, ни наказанием. Но можно воспрепятствовать ему осуществлять это право, и, в самом деле, государство заставляет тех из своих граждан, которые проявляют нередко встречающееся поползновение обогатиться за счет жизни другого, не следовать этой страсти; временами же, наоборот, оно принуждает стать убийцами таких людей, которые не в состоянии даже видеть кровь. То и другое делается с одинаковым успехом.

Само собой разумеется, что как влечение, так и отвращение к убийствам составляет не менее прирожденное право людей, чем приказ или запрет убивать людей. Однако и тут было бы более уместно говорить не о правах, а о разнообразных возможностях человеческой природы: веления и запреты не что иное, как такие же ограничения, какие мы наблюдаем при каждом явлении природы. Всякий камень, будучи предоставлен самому себе, падает, т. е. подвержен необходимости — или, если угодно, имеет право — падать, и мы привыкли рассматривать это явление как нечто, происходящее по законам природы. Но стоит только поставить достаточно прочную опору, и камень, который все еще имеет право упасть, уже не падает; можно сказать, что он обладает лишь тенденцией (склонностью) к падению.

Если же мы стесним камень со всех сторон, например, если мы вделаем его в стену какой-нибудь постройки, то мы лишим его целого ряда возможностей перемещения, но не всех; так, например, он будет расширяться от действия теплоты; соединенный с другими камнями, он станет даже более устойчивым, но уже не будет в состоянии упасть и тем самым разбить кому-либо голову. Точно так же и люди, подобно камням в постройке, объединены в огромные организации. Общество, как говорит Сенека, походит на каменный свод, который рухнул бы, если бы камни не поддерживали друг друга. «Склонность» или «прирожденные права» людей продолжают существовать, но вытекающие из этих склонностей действия стали невозможными.

Собственно говоря, совершенно бесцельно рассуждать об этих так называемых прирожденных правах человека. Они слишком разнообразны, а так как они вместе с тем и строго индивидуальны, то их никак нельзя объединить. Все противоположности в этой области имеют одинаковое право на существование. Кто чувствует в себе категорический императив воевать, имеет право на такое чувство и может сообразно с ним поступать, если только общество не противится этому. Тот же, кто чувствует в себе нравственное веление противиться войне, имеет и на это неотъемлемое право и тоже должен иметь возможность как-либо выразить свой протест, если общество не ставит ему в этом отношении преград.

Словом, все существующее имеет возможность и склонность, а следовательно, и право, проявить себя. Но это предполагает борьбу. Прирожденное и неотъемлемое право на борьбу и составляет высшее достижение человечества. Но так как среди всех тех прав, из-за которых происходит борьба, нет таких, которым не следовало бы отдать преимущество, то, по-видимому, невозможно установить в этом отношении чего-либо обязательного для всего человечества.

Одно только право на борьбу можно считать имеющим силу для всех индивидуальных возможностей души; если хотите, это право единственное, которое можно вообще признать подлинным естественным правом.

Закон организма

Здесь мы должны коснуться самой проблемы войны. На первый взгляд казалось бы, что эта неудержимая борьба всех против всех знаменует собой непрекращающуюся анархию и нескончаемую войну; но это не так.

Если мы хотим пользоваться этим правом на борьбу и на проявление своей личности не так, как камень или снаряд который тоже проявляет себя, когда он сокрушает все встречное или сам разбивается о препятствия, а так, как это подобает мыслящему и стремящемуся к известным целям существу, то мы должны выяснить, для чего и ради кого ведется эта борьба: в личных ли интересах, в защиту ли отечества, культуры и т. п. Затем следует себя спросить, какими средствами ведется эта борьба, ибо борьба не всегда означает войну. Война только одна из возможных форм борьбы, которая может вестись различными способами: убеждением, силой, идейным или физическим воздействием, созидательными или разрушительными методами.

Существует, таким образом, множество целей и средств борьбы, и в каждом отдельном случае вопрос заключается только в том, пригодно ли данное средство для данной цели. Но спрашивается, пригодна ли война вообще для достижения какой-либо цели, национальной или космополитической, идеальной или материальной?

Этим, однако, вопрос не исчерпывается, так как все это имело бы значение только для людей, стремящихся к известной цели и ищущих таковой. Существует, однако, масса людей, которые вообще отрицают целесообразность и которые рассуждают так: подобно тому как я ощущаю иногда удовольствие, не спрашиваю себя, преследую ли я при этом какую-либо цель, так же точно я испытываю удовольствие и от войны, даже бесцельной, войны ради ее самой.

Надо примириться с тем, что существуют подобные люди, и не осуждать их, несмотря на все презрение к ним. С ними можно спорить только на почве совершенно беспринципной науки естествознания, и именно тут обнаруживается целесообразность такого метода отыскания истины. Естествоведение задается лишь вопросом, при каких условиях камень падает и при каких он не падает, совершенно не интересуясь тем, произойдет ли от этого что-либо хорошее или дурное. Так следует поступать и по отношению к войне; здесь надо прежде всего исследовать индуктивным и эмпирическим путем условия, которые, при наличии многих других возможностей проявления человеческого духа, вызывают необходимость войны, а не чего-либо другого.

Иным образом нельзя выяснить этот вопрос. Так, например, Фришейзен-Келер («Проблема вечного мира»), пытаясь дедуктивным путем развить мысль о возможности вечного мира, приходит к заключению, что «войны не могут прекратиться благодаря естественной эволюции», потому что «они не представляют собой естественной необходимости». Но если войны не вызываются естественной необходимостью, то они являются результатом случайных причин; следовательно, и прекращение их будет делом случая.

Вывод берлинского