— Даже не вспомню, кто такая, — заверил Литума, глядя в потолок.

— Хосе, не напоминай брату о грустном, че гуа!

— Давайте лучше поговорим о доне Фелисито, — предложил Литума. — О настоящем мужчине с характером и с яйцами. Я потрясен его поведением.

— Да кто не потрясен! — поддержал Обезьян. — Он стал настоящим героем Пьюры, почти таким же знаменитым, как адмирал Грау. Быть может, теперь, когда он сделался такой известной личностью, мафия не осмелится ему угрожать.

— Наоборот, теперь они будут угрожать именно из-за того, что он стал известной личностью. Дон Фелисито выставил мафию в смешном свете, а этого они простить не могут, — высказал свое мнение Хосе. — На кон поставлен авторитет мафиози, братишка. Если дон Фелисито сумеет настоять на своем, то все бизнесмены, которые сегодня платят им дань, завтра же перестанут платить и мафия рухнет. Неужели вы думаете, что они такое допустят?

Кажется, Хосе сильно нервничает? Литума, по-прежнему зевая, все-таки заметил, что его двоюродный брат вновь принялся ногтем рисовать лучики на поверхности стола. Но вглядываться он не стал, чтобы, как при первой встрече, не убедить самого себя, что это паучки.

— А вы почему никак не реагируете, братец? — нахмурился Обезьян. — Я имею в виду гражданскую гвардию. Не обижайся, Литума, но полиция, по крайней мере в Пьюре, — это всегда ни пришей ни пристегни. Ровным счетом ничего не делает и годится лишь на то, чтобы взятки тянуть.

— Да и не только в Пьюре, — горячо подхватил сержант. — Мы, братец, по всему Перу ни пришей ни пристегни. Но все-таки уверяю, что по крайней мере я за все годы, с тех пор как надел форму, ни разу не вымогал денег. Поэтому и живу беднее любого побирушки. А если вернуться к дону Фелисито, то, по правде сказать, дело не продвигается из-за плохой технической подготовки. Графолог, который должен был нам помогать, сейчас в отпуске — ему геморрой удалили. Только представьте: все расследование встало из-за потревоженной задницы этого сеньора.

— Ты хочешь сказать, у вас до сих пор нет ни единой зацепки? — допытывался Обезьян.

Литума мог бы поклясться, что Хосе взглядом умоляет брата переменить тему разговора.

— Зацепки-то имеются, да только все очень зыбко, — вздохнул сержант. — Но рано или поздно они сделают неверный шаг. Проблема заключается в том, что в Пьюре сейчас действует не одна мафия, а сразу несколько. Но они все равно попадутся. Они всегда в чем-то прокалываются и сами себя выдают. К сожалению, до сих пор они не допустили ни единой ошибки.

Литума попробовал еще порасспросить о Тибурсио и Мигелито, и ему снова показалось, что эта тема Хосе не по нраву. В какой-то момент братья даже заспорили.

— Вообще-то, мы с ними познакомились совсем недавно, — несколько раз повторил Хосе.

— Как это недавно — лет шесть прошло, если не больше, — поправил брата Обезьян. — Забыл, что ли, как Тибурсио возил нас в Чиклайо на грузовичке? Когда это было? Тыщу лет назад. Когда у нас еще та сделка не выгорела.

— А что это была за сделка?

— Мы задумали, продавать сельскохозяйственную технику в северные общины и кооперативы, — пояснил Хосе. — А эти стервецы так и не заплатили. Опротестовали все заключенные договоры. Мы тогда потеряли почти все, что вложили.

Больше Литума не приставал с расспросами. В ту ночь, попрощавшись и поблагодарив братьев Леон за ужин, добравшись на маршрутке до своего пансиона и улегшись в постель, полицейский еще долго не спал, размышляя о своих двоюродных братьях. Особенно о Хосе. Что же в нем было не так? Только ли его рисуночки на деревянном столе? А может, и в поведении его было что-то подозрительное? Хосе проявлял странную нервозность всякий раз, когда в разговоре всплывали сыновья дона Фелисито. Или же Литума сам додумывал эти странности из-за того, что расследование не продвигалось? Что теперь делать — поделиться своими сомнениями с капитаном Сильвой? Нет, лучше подождать, пока его призрачные подозрения не обретут четкий контур.

Однако первое, что Литума сделал в комиссариате на следующее утро, — это рассказал обо всем своему начальнику. Капитан Сильва слушал внимательно, не перебивая, делая пометки в маленьком блокнотике; карандаш у него был такой крошечный, что из-под пальцев и не разглядишь. В конце концов капитан пробормотал: «Тут, мне кажется, ничего серьезного нет. Никакого следа, Литума. Твои братья, по-моему, чисты, как девственницы». Но потом он еще долго молчал, раздумывал, покусывая карандаш, точно окурок. Наконец капитан принял решение:

— Знаешь, что мы сделаем, Литума? Еще раз побеседуем с сыновьями дона Фелисито. Судя по твоему рассказу, мы пока что не весь сок выжали из этой парочки. Нужно еще немножко поддавить. Вызови-ка их на завтра — естественно, по отдельности.

В этот момент в дверь постучал дежурный полицейский, потом в кабинет просунулось его юное безусое лицо. «Мой капитан, вам звонит сеньор Фелисито Янаке. Дело срочное». Литума видел, как капитан придвигает к себе старый аппарат, слышал, как он здоровается: «Доброе утро, дон». И как просияло лицо начальника — словно ему только что сообщили, что он выиграл главный приз в лотерее. «Мы выезжаем!» — взвизгнул он и повесил трубку.

— Слышишь, Литума, Мабель объявилась. Она сейчас у себя дома, в Кастилье. Давай живее! Что я тебе говорил? Они поверили в нашу сказочку. Они ее отпустили!

Капитан был так счастлив, словно ему уже предстояло вступить в бой с бандой паучка.

— Вот так сюрприз! — воскликнул падре О’Донован, увидев в ризнице Ригоберто. Святой отец только что снял облачение, в котором служил восьмичасовую мессу. — Ты здесь, Ушастик? Давненько мы не виделись. Глазам не верю.

Пепи́н О’Донован был мужчина высокий, тучный, благодушный, с обширной лысиной и веселыми глазами, сверкавшими за стеклами очков с роговой оправой. Он, казалось, занимал все пространство в этой комнатушке с обшарпанными стенами и щербатым полом, в которую свет проникал через затканное паутиной оконце в крыше.

Мужчины обнялись с давнишней сердечностью: они не виделись несколько месяцев, а может, и год. В школе «Ла-Реколета», где они вместе учились с первого класса начальной школы до пятого класса средней, они были лучшими друзьями, а иногда и соседями по парте. Да и потом, поступив на факультет права в Католический университет, они продолжали тесно общаться. Вместе выступали в «Католическом действии»[41], вместе занимались, ходили на одни и те же лекции. До тех пор, пока в один прекрасный день Пепин О’Донован не преподнес своему другу величайший сюрприз.

— Только не говори, что твое появление здесь означает внезапное обращение и что ты хочешь исповедаться, Ушастик, — пошутил падре О’Донован по пути в свой маленький кабинет.