Ежик пересилил страх, пододвинул кресло к столу, постарался не думать о том, что сейчас наступает на то самое место, и включил компьютер. Тот отозвался знакомым и успокаивающим гудом. И Сергей нешуточным усилием воли отогнал все ненужные мысли. Сейчас требовались сосредоточенность, сообразительность и быстрота. От этого зависело многое. Например, его, Сережкино, будущее. Только бы найти зацепку…

Прежде всего он открыл доступные файлы, в которых Молочник работал последние дни. В них, как и ожидал Сергей, были стихи и ничего, кроме стихов. Искать намеки на мотив преступления и личность преступника в них было глупо. Но Ежик прочел несколько. А последнее особенно внимательно.

«На перекрестке двух дорог

Я утолю свою печаль.

На перекрестке двух начал

Я украду чужую жизнь.

На перекрестке двух сердец

Я замету свои следы.

На перекрестке двух мечей

Я утону в твоих глазах.

На перекрестке двух ночей

Я закричу во тьму веков.

На перекрестке двух ручьев

Я не смогу забыть тоску.

На перекрестке двух речей

Я прикажу закрыть окно.

На перекрестке двух смертей

Я соберу тебе грибов…»

Стихотворение показалось Сергею вполне завершенным. Правда, он ничего не понял про грибы, но считал, что поэт вправе писать то, что хочет. Однако, подумалось ему, довольно-таки нелепо завершать жизнь такой вот строкой. А о чем думал в последние секунды жизни Мушкин? О чем вообще человек думает в последние секунды? По спине Ежика пробежали мурашки. Как страшно, наверное, падать с высоты, зная, что это конец…

«Соберись», — приказал он себе и окинул быстрым профессиональным взглядом еще несколько текстов. В одном он нашел слово «убийство», но вряд ли оно имело отношение к смерти поэта.

«Стой, кто идет?

Нет, сам ты кто, скажи!

И я шагну в пустую темноту.

Там нет пути, там нет фигур, сдержи

Из уст творящих крика немоту.

Огонь погас, но пламя той свечи,

что некогда так согревала нас,

сожгло мне сердце, празднуя в ночи

убийства, власти и всезнанья час».

«Значит, «на перекрестке двух смертей я соберу тебе грибов»? — задумался Ежик. — Пламя свечи празднует ночью час убийства… Дух доказывал Глории свою подлинность, рассказывая о том, как у него выпал из кармана огарок свечки. Полная дурь. Жизнь и смерть поэта непостижима. Но ведь убийство Вени было совсем непоэтичным. И вовсе не при свете свечи, а при ярком сиянии лампы дневного света. Убийца был своим. Потому что вежливый и интеллигентный Веня не позволил бы себе в присутствии малознакомого человека сидеть спиной к нему и работать. Даже когда приходил я, а он в этот момент работал, он тут же вставал и пожимал мне руку. И никогда не садился обратно, хоть и творил до этого. Что же это значит? На кого он мог совершенно не обращать внимания, наплевав на правила этикета? На свою жену? На близкого друга? Или, наоборот, на уборщицу или горничную? Но уборщицы не убирают номера и кабинеты в присутствии их обитателей. А может быть, он так заработался, ища рифму к слову «грибы», что просто не услышал, как кто-то вошел?»

Сергей понял, что не силен в дедуктивном методе, и полез в почту Молочника. Здесь он немного повозился, подбирая пароли и коды. Но, взломав простенькую защиту, и здесь не нашел ничего интересного. Письма от поклонников и поклонниц. «Дорогой Веничка, прочла ваш триптих о принце Датском. Потрясающе! Ничего более гениального я в жизни своей не видела…» И все в таком духе. Письма от издателей. Письмо от Демьяна Джиги. Рутинная деловая бодяга… Письма от недоброжелателей. «Слушай, чувачок, бросил бы ты этот отстой. Колени и голени рифмовать может только такой кретин, как ты…» Заявка на установку новой программы — это уже от самого Вениамина послание. В компьютерную фирму. Зачем Вениамину понадобилась последняя программная новинка для архитекторов, Сергей не понял. Наверное, поэт дом новый собрался строить и самостоятельно разработать проект, решил он. Прочтя еще несколько посланий, Ежик впал в уныние. Все зря. И дверь взламывал зря, и пароли. Скорее машинально, чем надеясь на что-то, он попытался открыть папку «Триптих». Папка была защищена паролем и не каким-нибудь простеньким, а очень даже навороченным. Сергей взмок, пока пытался взломать защиту. Но не придумали еще такой защиты, которая бы не поддалась умению великого взломщика Сережи Петрова. Через десять минут он открыл первый файл папки. «Есть много, друг Горацио…» — сразу бросилась в глаза строка, выделенная крупным красным шрифтом. Далее снова шли стихи. В том числе и про то, о чем писал недоброжелательный критик Вениамину.

Быр-мыр-пыр, как бы — нот ту би? А потом удивляешься, что не поняли? Ты лучше бабу свою поцелуй в колени, ланиты и голые голени.

«Да, неудачная поэзия», — подумал Ежик и нажал на стрелку прокрутки, а затем, не обнаружив ничего, кроме таких же сомнительных стихов, он открыл следующий файл под названием «Тень». И увидел то, что заставило его забыть о плюсах и минусах творчества Вениамина Молочника…

«Черт возьми, тут есть что-то сверхъестественное».

Шекспир. «Гамлет», акт 2, сцена 2

Для Глории, которая предпочитала одиночество всему остальному, гулять возле хозблока было одно удовольствие. Находящееся на самых задворках двухэтажное здание было со всех сторон окружено зарослями бузины и боярышника, внутри кипела работа — из распахнутых настежь окон доносились веселые женские голоса, что-то позвякивало, гудело, скрипело и бренчало. Входили и выходили люди — с ящиками, кастрюлями, баками, стопками белья, тут же бегали дети работников, но никто не обращал на Глорию ни малейшего внимания. И это было одиночество, как на пляже, пусть и «публичное», если пользоваться театральной терминологией, но все же одиночество. «Где же могла его видеть Пампушка в столь ранний час? — удивленно подумала Глория, несколько раз обойдя здание вокруг и даже оцарапав локти о колючий кустарник. — Ведь утром здесь, наверное, точно так же кипит работа. Или на него точно так же не обращали внимания, как на меня? Но разве это возможно? Телевизор все, наверное, смотрят. Видели и «криминальный сюжет», где Вениамина показывали во всей красе. И живого, и мертвого».

Из-за торца здания раздался грохот, а затем Глория увидела, как тщедушный, длинноволосый парень в рваной робе с трудом толкает тележку, нагруженную ящиками с фруктами и овощами. Взгляд его был странно мутным — он словно не видел ничего вокруг, в том числе и своей тележки. Он проехал мимо нее и внезапно притормозил.

— Ты чего сейчас-то пришла? — не глядя на Глорию, сипло спросил он. — Не видишь, я работаю?

— Вижу, — оторопев, проговорила она. — Работай на здоровье.

— Да, ладно… — парень отпустил телегу и выпрямился. — Подождут. Счас схожу. Тебе сколько?

— Чего — сколько? — Глория окончательно растерялась.