Молчание затянулось. Посмотрев на часы, Лиля нахмурилась.

– Мне пора, Котов, прости. Пока доберусь до своей деревни, сам знаешь.

– Счастливо тебе, – откликнулся он и добавил: – А знаешь, странное дело – мне кажется, что это сон. Страшный сон, и только. Или что все это происходит не с нами.

Она не нашла, что ответить, и быстро пошла в сторону метро.

Котов смотрел ей вслед.

Да, страшный сон, не иначе. Его Лилька, его жена, его любимая, его родная, в эту минуту уходила от него навсегда. И это уже была не его Лилька. Не его жена и не его родная.

Его чужая любимая. Чужая. И у них уже разные жизни. И, кажется, навсегда.

Жили дальше – был Мишка, и именно это определяло жизнь Котова. Мишкина школа, Мишкин кружок моделирования, Мишкины занятия плаванием, Мишкино увлечение насекомыми: «Пап, кажется, я буду эн-то-мо-ло-гом!» – он по складам произносил трудное слово. Его бесконечные отиты, вросший ноготь, аллергический кашель на цветущую липу – жизнь.

Уйму времени отнимали нескончаемые домашние хлопоты, к которым Котов, правда, понемногу привык: очереди за мясом и колбасой, которую обожал его сын, очереди за рубашками и ботинками. Обеды и ужины, глажка – как он ее ненавидел – и уборка. Кстати, помощник из Мишки был отличный – к десяти годам он даже освоил утюг, а уж про мытье посуды и нечего говорить!

Нет, быт был не самое сложное, к быту они приспособились. Худо ли бедно, но приспособились.

Днем было легче, особенно в будни – суета начиналась с раннего утра: сварить кашу или поджарить яичницу, завернуть бутерброды с собой – школьную столовку сын игнорировал, – проверить пуговицы на рубашке и брюках – эти потери случались чуть ли не ежедневно, – убрать постель и на кухне и, наконец – «Мишка, ну ты совсем обнаглел, я уже опоздал!», – выскочить из квартиры.

У подъезда разбегались – сын категорически возражал, чтобы Котов подвозил его в школу. Он смотрел, как, убыстряя шаг, Мишка спешит к зданию школы, и в горле застревал комок – до чего же быстро летит время, каким большим стал его сын. Это процесс почти незаметный, но необратимый. Вырастет и уйдет. Конечно, уйдет, и это нормально – жизнь! А он, Котов? Останется в одиночестве, наедине с собой. Стареющий, болеющий, нудный, тоскливый, как все старики. Вечно обиженный на невнимание – все старики ждут внимания, но все знают, как бывает на деле: родители всегда в обиде, а дети всегда раздражаются.

Вечерами после работы тоже не приходилось скучать – ужин, разговоры про школу и про кружки, дурацкие новости по телевизору.

– Пап, как ты можешь все это слушать?

– Да я не слушаю, – оправдывался Котов. – Так, пялюсь в экран и думаю о своем!

И это была чистая правда.

А заснуть Котов не мог. Почитав перед сном любимого Диккенса или Джека Лондона, давно крепко спал, положив ладонь под щеку, его сын, а Котов, поправив его одеяло, приоткрывал форточку шел на кухню курить.

Он тоже пытался отвлечься – ловил на приемнике «вражьи голоса» – запрещенные радиостанции, «клеветавшие на советский строй», – но слышно было отвратно, сплошной треск и визг, листал «Советский спорт», пытался читать какой-нибудь старый крепкий детектив, Агату Кристи или Сименона, но глаза скользили по строчкам, а он ничего не понимал. Не читалось. С раздражением отбрасывал газету и книгу, гасил свет и закрывал глаза.

Лиля. Он думал только о ней. Лилька, Ли. Его единственная, как оказалось, любовь. Как же так вышло? Как получилось, что этот славный, симпатичный и умный парнишка по имени Мишка, их сын, их разлучил? Или дело не в Мишке? Просто Ли его разлюбила, и весь секрет? Даже самая большая любовь имеет свое начало и свой конец. Но у них? Как-то не верилось.

«Не смогла, не справилось, не получилось» – ее слова. Вот и причина, и нечего искать другие! Ревновала, потому что его любовь, его сердце, его внимание поделились между ней и Мишкой.

Ну бог с ним – сколько же можно страдать? И вообще, он молодой – сорок с гаком, это же самый расцвет! – здоровый, крепкий, сильный и неглупый мужик.

Да сколько женщин мечтали бы, и он это знает.

Даже среди коллег, молодых или не очень, разведенных или одиноких, были такие, что, не скрывая, ждали его внимания. Сколько заинтересованных взглядов он ловил на себе! Как друзья и коллеги уговаривали его обратить внимание, познакомиться, сойтись. Попробовать, хотя бы попробовать. В конце концов, ему нужна женщина, пусть не в бытовом смысле, а в физическом, и это нормально!

Они правы. Он был согласен. Но… чтобы с серьезными, так сказать, намерениями привести в дом жену… Нет, таких мыслей у него не возникло ни разу. Тут же всплывало кошмарное слово «мачеха», и вопрос закрывался.

А романчики были. Скорее, не романчики – связи. Вряд ли подобные отношения можно бы было назвать романами – поездка на два дня в воскресный пансионат, несколько встреч в чужой квартире. В общем, звучит некрасиво, но это реальность – решение физических проблем. Именно физических, и никак не духовных. И не потому, что эти случайные женщины не были достойны серьезных, глубоких и длительных отношений – нет! Просто Котову это было не нужно. И обманывать он никого не хотел – сразу четко расставлял флажки: мой дом и мой сын, моя территория закрыта, прости.

Удивлялся самому себе – неужели он потерял способность влюбиться? Неужели там, внутри, в сердце и в душе, все та же зияющая, черная, бездонная яма?

Конечно, со временем тоска по бывшей жене отступила, но все же совсем не ушла. Неужели это с ним навсегда? Впрочем, живут же с увечьем – отрезанной ногой или рукой, вот так и он – с разрезанным сердцем.

Он с удивлением наблюдал за сыном – чудеса, да и только! Мишке почти все удавалось. Пожалуй, только с физикой были проблемы. Здесь Котов мог помочь, с трудом, но физику подтянули. Позже появились сложности с английским, и Котов решил нанять репетитора. Репетиторшу посоветовала коллега. Биология, Мишкино увлечение с раннего детства, как-то сошла на нет, теперь Мишка был увлечен химией.

Котов выписал журнал «Химия и жизнь», Мишка таскал из районной библиотеки всякие книжки типа «Занимательная химия», и Котов просил его об одном: не взорвать квартиру.

Репетиторша по английскому пришла в одно из воскресений, когда Мишка пребывал в отвратительном настроении – еще бы! Вместо запланированного похода в Музей геологии какой-то дурацкий английский!

Котов варил суп. Услышав звонок, вышел в переднюю как был, в фартуке, с мокрыми руками, пахнущий жареным луком. А увидев репетиторшу, растерялся. Нет, никакой царственной, редкой красоты в этой женщине не было. Но как же она была хороша: среднего роста, с тонкой талией и длинной, беззащитной шеей, прикрытой прозрачным газовым шарфиком. Смуглое лицо, острые скулы, большие темные глаза, широкие темные брови и гладко, на прямой пробор, зачесанные черные, блестящие, убранные в низкий, тяжелый пучок волосы.

– Меня зовут Надия, – смущенно сказала она. – Можно без отчества.