дать столь любезному и воспитанному дворянину. Всё ж настоящих шведских рыцарей у меня в плену ишо не живало! У тебя есть ишо дела, Васка? Так докладай живо!

– Нет, но… – что-то хотел добавить дьяк.

– И ладно! – не дал ему сказать воевода. – Мне надобно споро царю о победе нашего войска отписать. А потом – и про шведа пленённого. Не знаю, что с ним делать!

– Зато бабы знают, – осклабился Шпилькин.

– Чаво? – резко развернулся к нему Голицын. – Стой, погоди уходить. Скажи прежде, каки-таки бабы?

– Свояченица купчины Зубова, вдова московского гостя Меланья себе шведа требует. Грит, раз спас – пусть теперь женится, – упёр руки в боки дьяк, изображая требовательную бабу.

– Ох! – схватился за живот Голицын. – Держите, щас помру!

Князь сложился пополам и аж закудахтал, заходясь от смеха. Достав цветной плат, вытер слезы, но вновь зашёлся – и, как пьяный, свалился на лавку.

– Дон Кишота берут в плен. Заместо гишпанской дамы Дульсинеи – вдовая московская купчиха! Иди, я успокоюсь – государю отпишу. Нет – сперва Милославскому, он Иноземным приказом ведает, потом Ордин-Нащокину А государю ишо обмыслю, каким слогом енто изложить! А сей случай с дважды пленённым шведом мы с тобой после с тщанием разберём.

– Как прикажешь, князь-воевода, – отвесил поклон дьяк.

– Иди, да пришли писца! – присел на лавке Голицын и принялся вытирать платом мокрые глаза и щёки.

В этот день князь диктовал много: письмо о победе воеводы Потёмкина на Неве – царю, и послания о приключениях купчих и благородном пленнике, принятом ими за Георгия Победоносца – Милославскому и Ордину-Нащокину. Дабы знали: Дон Кишот-то на русскую землю перебрался!

А Якоб Берониус тем временем отдыхал на мягком тюфяке в особой горнице, отведённой ему Пахомом в богатом купеческом доме – от перины старый вояка категорически отказался. К его услугам были мальчик-слуга и бочонок вина, поставленный на лавку вместе с серебряным кубком и подносом с пирогами прямо у тюфяка. Длинную шпагу ритмейстер расположил в изголовье, между постелью и стеной. По военной привычке он не думал, что с ним будет дальше. Берониус наслаждался покоем летнего вечера, напоминавшим о себе тёплым ветерком, то и время задувавшим какие-то пушинки в распахнутое узкое оконце, и решил хорошенько выспаться, пока губернатор решает его судьбу.

Военные будни

Молодой казак Семён оказался не только прилежным учеником лоцмана, но и на редкость сообразительным воинским человеком. Перед самым отплытием от места, на котором ранее возвышались шанцы, он подошёл к воеводе, в раздумьях гулявшему по ровному берегу и, переминаясь с ноги на ногу, решился нарушить его одиночество:

– Я тут удумал… Можа сгодится… Подсмотр учинить…

– Может и сгодится, ежели по-людски обскажешь, шо за птица твой подсмотр, – подбодрил его Потёмкин, взявший за правило всегда выслушивать всех своих людей – как говорится, курочка по зёрнышку. Иной стрелец или казак такое удумают, что век в голову не придёт!

– Я тута с Ивашкой на лодке ходил, с его рыбаками-знакомцами повидался. Во где им свей сидит, – пристукнул ребром ладони по горлу ясаулов внук.

– Нам то известно, – согласно кивнул Потёмкин.

– Помочь готовы. Я и удумал – подсмотр пора б учинить: речную стражу на Неве. Пущай известят, коли свейские суда нагрянут! Мы их встретить и успеем.

Воевода хлопнул себя по лбу:

– И как я сам не додумал! Ай, молодец, Сёмка! Коли не убьют – выйдешь у своих в атаманы! Тотчас с Назаром перемолвлю. Дадим струг, командуй подсмотром, аль водяной стражей – прозывай как хошь, тока б толк был! Да чтоб ни одна щепка от шведов мимо не проплыла! Идём!

Потёмкин, широко шагая, заспешил к стругам. Замахал издали Назару и Луке, мол, дело срочное.

Импровизированный военный совет порешил: подсмотру быть! Уговорились, как Семён станет Потёмкину и Васильеву весточки подавать. Старый ясаул с нескрываемой любовью и гордостью смотрел на внука: не только силушкой Бог не обидел, но и умом! Превзошёл старика – опытный воин Лука понимал, что лишь внезапное нападение будет на руку юрким малым стругам. Вскоре русские суда ушли в направлении Орешка, оставив молодого казака с его новыми товарищами.

– Эх, вроде простые сосны-осинники кругом, а кака красотища! – опершись руками на борт своего струга разглядывал берега Потёмкин.

После уничтожения шведской крепости он пребывал в отличном расположении духа и вновь был более охочим до знаний книгочеем, нежели суровым царёвым воеводой.

– А ты приглядись, воевода, – указал рукой в сторону зеленеющего берега Василий. – Бона берёза, ольха. А на островах найдёшь в избытке липовых, ясеневых и вязовых лесов. А как у нас за Невой ельники! И Дубновы рощи есть!

– И всюду болота! – добавил Потёмкин.

– Верно, болот много, – согласился попович. – И леса глухие. Тут сторонний человек запросто сгинуть может.

– А я тут надысь беркута видал, енто мы не мимо его двора плывём? – стольник указал на венчающее остов бывшей сосны внушительных размеров гнездо.

– Не-а! – улыбнулся Свечин. – Это жильё скопы.

– Кто така? – удивился Потёмкин.

– Хищна птица, навроде ястреба, сама с аршин, кажное крыло с аршин, когти остры, клюв загнут, спина и крылья серы, грудь бела. Живут птицы парами в одном гнезде, деток растят.

– Похвально, – довольно закивал сторонник «Домостроя» Потёмкин. – Блуд он не токмо для людей, и для всякой твари греховен. А кого ловит скопа?

– Рыбу, хотя и лягуша прихватить может. Востроглазая, парит она над Невой высоко, как заметит добычу – камнем вниз падает, крылья назад отводит, лапы с чёрными когтями вперёд выставляет. Ухватила добычу, крылами взмахнула – и вверх! Понесла в гнездо! А край свой от других хищных птиц бережёт.

– От добра птица! Было б мочно – на свой стяг бы её поместил. И мы ж шведа с помощью Сёмки ныне так стережём. А сунется ён – налетим, хвать – и конец супостату! – пристукнул кулаком по борту Потёмкин, в котором вновь проснулся воевода. – А какая рыба здеся окромя судака да щуки? Язи есть?

– Есть. И мелкой много. А ишо в Неву осётр с моря заходит.

– О как! Надо бы отведать, слышь, Аким? Аким! – не находя глазами ключника громко позвал стольник.

– Слухаю, воевода! – подскочил верный слуга.

– Васка грит, в Неве осётр гуляет. Придём к Орешку – надо б добыть!

– Добудем, воевода! – поклонился Аким, думая, что добыть ему сперва нужно вещь поважнее осетра. О ней он и думал, потому и воеводе пришлось звать дважды.

Всё дело было в шапке. Знатный шлем с козырьком, мягким подшлемником под шишак, пластинчатым назатыльником и наушами воевода не