когда ревновал он. А теперь раскаленная ревность точит о мое сердце острое лезвие.

— А где…кхм…твой отец? — вкрадчиво спрашиваю у девчонки и передаю ей стакан. — Спасибо.

— На работу ушел, как обычно. Слушай, не уходи, а! Мне так скучно, хоть вой! А папа скоро на обед придет! — умоляюще заглядывает мне в глаза Рита. — Он же будет рад тебя видеть!

О, еще как! До икоты!

Я знаю, что должна уйти. Это единственное верное решение. Уверенна, что Мистер Чертов Костюм именно на это и рассчитывает. Но его же никто не заставлял притаскивать меня в свою обитель? Нет! Меня никто не прогоняет? Нет! Меня просят остаться? Да!

Да, да, да!

Значит, Константин Николаевич, вас будет ждать очередной говно-сюрприз в моем исполнении! Тем более, когда ваша примилейшая дочурка считает нас любовниками и, кажется, вовсе не против наших отношений!

— Ну давай, показывай мне тут все! И кофе! Я хочу кофе!

— А ты мне расскажешь, как вы познакомились! Он тебя снял, да?

Ооо, думаю мы поладим! В общем-то и неплохо иметь союзника в самом тылу моего несговорчивого противника!

30. Константин

Пока сторона обвинения доказывает всем нам, какой мой подзащитный засранец, у меня есть пару минут вздремнуть. Открытыми глазами.

Меня вырубает капитально, а неконтролируемая зевота уже привлекает внимание не только худосочного прокурора, но и Катерину.

Все заседание она не сводит с меня глаз и такое ощущение, что и не слушает, о чем мы ей здесь втираем. Я стараюсь не пересекаться с ней взглядами, но, черт, я чувствую, как ее рентгеновские лучи проходят сквозь меня и сканируют каждую мою подуманную фразу. Уверен, что в моей башке она сейчас ищет причины, почему уже несколько недель мы не встречаемся.

Моя интуиция меня еще ни разу не подводила, поэтому могу с точностью до 99,9 % сказать, что после слушания она меня обязательно отловит.

Но дело в том, что мне нечего ей сказать. Мы ничего друг другу не обещали, и, соответственно, предъявлять претензии заведомо провальное дело. Но объясниться всё же стоит. Позже. Когда-нибудь.

Что я ей скажу — без понятия. Но уж точно в то, что в моей башке последнее время хозяйничает одна мелкая заноза, я ее просвещать не буду.

Каким бы уродом я не был, но трах*ся с одной, а думать в это время о другой — извращенно даже для меня.

Еле подавляю накативший зевок и поглядываю на время. Скоро этот цирк должен подойти к концу, и я поеду домой. Тупо забью на работу и проведу оставшиеся полдня в своей постели. Мысли об этом нарушают спокойствие в моих брюках, потому что постельное белье, твою мать, я не собираюсь менять несколько недель.

Она на нем спала. На моем постельном белье. На моей кровати и в моем доме.

Черт, эта девчонка без мыла способна влезть в задницу. Даже в такую унылую и прагматичную задницу, как я.

Она добивается своего, как прущий без тормозов бульдозер. Хер остановишь.

Но сказать, что мне это не нравится — врать самому себе. Обманываться и отрицать очевидное, что я по-крупному влип — не имеет смысла. Пока моя голова упорно сдерживает оборону, тело и эмоции давно выбросили белый флаг.

Ни одна женщина не переступала порог моей квартиры. Ни одна. А эта засранка добилась того, что ее, блть, как королевну занесли на руках и в покои царские ее пьяную худую задницу доставили.

Желание выпороть усугубилось, когда понял, что хитрая Цыганка притворялась: зарывалась носом в мою грудь, глупо пряча улыбку. Ни одна причастная к делу муха мимо меня никогда не пролетела, а тут, дурочка глупая попыталась провести старого подкованного волка.

Я позволил ей себя обхитрить. Просто я этого хотел. Хотел увидеть, как будут смотреться ее сиреневые волосы на моих белых простынях.

Чертов извращенный вуайерист.

Не замечал за собой ранее такой особенности, так какого хрена?

Мои плечи стонут от боли. Разминаю шею, опуская голову влево-вправо. В моем возрасте спать в неудобном положении чревато вот такими последствиями, когда как в студенческие годы мог засыпать на любых поверхностях и в любом состоянии, даже стоя.

— Защита, — передергивает, когда слышу Катеринин голос, обращенный ко мне. Ее тон не обещает ничего хорошего ни мне, ни моему подзащитному. Непрофессионально, Катерина Григорьевна, ох, как непрофессионально переносить личные недопонимания на рабочий процесс. — У вас есть, что дополнить?

— Нет, Ваша честь! — с намеренной показушностью песочу я.

Полянская вопросительно выгибает бровь, потому что знает — мне всегда есть, что сказать. Увы, не сегодня.

— Судебные прения объявляю закрытыми. Суд удаляется в совещательную комнату для постановления приговора по делу или назначения повторного слушания.

Катерина со всей дури бьет молотком и встает из-за кафедры. Бросает на меня яростный взгляд и выходит из зала суда.

— Пффф… — взъерошиваю волосы. Что ж вы, женщины, любите так усложнять?

Я знаю, что никакого приговора сегодня определенно не будет, поэтому оставляю Тимура дожидаться постановления и получить все необходимые документы, а сам сваливаю трусцой, пока не попал в объектив Полянской.

***

… Нет твоей вины.

Нет моей вины,

Что между нами столько проблем и ссор,

А мы так сильно влюблены.

Я буду последним, кто тебя бросит,

Но и последним, кто тебя носит

На руках сильных.

Перед временем мы все бессильны

И опять эта осень… *

Стены моей квартиры вибрируют под напором басов и женских писклявых голосов, перекрикивающих медийную громыхалку.

Голосов…

Двух.

Моей дочери и …

Опускаю на пол фирменный крафтовый пакет с заказанной в «Валенсии» едой. Бесшумно разуваюсь и аккуратно освобождаю карманы от двух телефонов, брелока и мятной жвачки.

Так же бесшумно следую на источник вибраций, не осознавая, что даже, если бы топал по керамограниту железными подошвами, вряд ли меня кто-нибудь услышит.

Мой пульс подстраивается под ритм какой-то страдальческой блевотины и отдает тупой болью в висках.

Я бы очень хотел ошибиться, я бы с радостью принял за безумное наваждение этот писклявый тонкий голос, пытающийся дотянуться до нужной октавы, но две сидящие в позах благородного лотоса миниатюрные фигурки не дают усомниться, что я пока еще в своем, но близком к помешательству, уме.

Обе сидят с задранными к плазменному экрану головами, где два мужика по очереди страдают, обложившись коробками из-под пиццы и прочей сорной едой.

Сиреневые волосы касаются мягкого ворса ковра, а острые коленки, спрятанные в тесные