зубы прикусывают мои губы до крови, когда погружаюсь, встречая упорное сопротивление.

— Костя… — выдыхают ее губы. Зажмуривается и стискивает в тонкую линию губы.

Я ни черта не понимаю, когда вижу скатившуюся слезу по щеке. Отстраняюсь и замираю.

Почему, блть, так трудно?

Какого хрена происходит?

— Не останавливайся, — шепчет сквозь слезы бунтарка.

А у меня тело простреливает острой болью, и я мечусь по ее лицу, чтобы понять, какого черта. Какого черта ей больно?

— Пожалуйста, пожалуйста… — плачет дуреха и сама толкается бедрами.

Да что, мать твою, происходит?

— Костя-я-я… Мм-м-м… — слышать свое имя с ее грешных губ словно ощущать тысячи горячих рук, ласкающих мое тело. Это окончательно срывает башку и отключает тормоза, когда под ее тихое «ай», наполняю собой…

***

— Почему не сказала? — я сижу на кровати и смотрю в темные шторы. Диссонанс ощущений зашкаливает. Я хотел получить долгожданный катарсис, а приобрёл целый вагон и тележку проблем на свою голую задницу.

Я — точно идиот, раз сразу не понял. Чувствовал, придурок, но чертова похоть застлала глаза, не позволяя увидеть…

Полный кретин.

«Да я и представить себе не мог, что она — ни разу и ни с кем», — оправдываю себя, как трусливая девчонка.

Просто… пф-ф-ф… Провожу рукой по волосам, зачёсывая пакли назад. Это ответственность… Это звездец, какая ответственность.

И я ее не потяну…

Оборачиваюсь назад и смотрю на голую спинку с проступившими позвонками. Худущая зараза. Сидит на другом конце кровати и смотрит в стену.

— Юль?

Оборачивается и улыбается, дурная… Ой, придурок, че натворил…

— А зачем? — пожимает плечами. — Чтобы вы еще полгода раздумывали? — ее переход на официоз вызывает приступ изжоги. Удивительная глупышка! Выкать мужику, который только что лишил тебя девственности может, наверное, только она. И это невероятно, как ей подходит.

— Ты заслуживаешь лучшего, а не… — замолкаю. Не быть оттрах** в номере отеля — слишком грубо, после всего того, что между нами произошло. Потому что, блть, не смотря на прояснившийся факт, я до сих пор в нирване. — И перестань уже выкать.

— А если я не хочу лучшего? — бросается своими огненными янтарными стрелами.

— Ты не понимаешь.

Как? Как теперь мне натянуть чертовы трусы и свалить нахрен в закат? Эта девчонка рушит все мои стены, планы, устои… Она планомерно пришивает меня к себе.

Я слышу копошение и чувствую, как прогибается кровать. Миг, и ее руки оборачиваются вокруг живота, и теплая щечка касается моей напряженной спины.

Жмется, всеми своими молекулами вжимается в мое тело. Закрываю глаза и позволяю себе чувствовать.

— Это ты не понимаешь, — нежно касается губами лопатки. — Я люблю тебя, — осыпает мелкими обжигающими поцелуями кожу спины.

— Глупая, — качаю головой. — Это не любовь, слышишь? Тебе кажется. Так бывает, когда…

— Я люблю тебя, — кусает больно, мстит зараза. — Я знаю. Я чувствую это.

Наверное, я должен радоваться, узнав, что стал первым, но я нихера не рад. Если бы знал, между нами не произошло всего этого. Я переболел бы, пусть бы ломало, но оставил девчонке свободу: от себя, от ненужных ни ей, ни мне чувств и зависимостей. А теперь… В полной тишине маленькими пальчиками выводит буквы на моей спине: Л, Ю, Б, Л, Ю…

Что ж ты творишь, дуреха?

— Костя? — зовет меня тихо.

— М-м?

— Я тебя не отпущу.

— Я понял.

33. Константин

— Как себя чувствуешь? — удерживаю ладонь на ее затылке и ненавязчиво массирую шейку. Кожа под ладонью, как шелк, только нежнее. Можно было и не спрашивать о том, что и так видно по довольному выражению лица и хмельной глупой улыбке: Цыганка всю дорогу от отеля до ее дома орала во все горло песни своего плей-листа и смеялась точно накуренная, заставив опустить окна и ловить встречный ветер.

А сейчас она молчит и закатывает глаза от небрежной ласки. Ластится словно домашняя сытая кошка, вызывая во мне стихию диаметрально противоположных чувств: от осознания, что я — у нее первый, до — что мне теперь с этим делать. Хотя всё очевидно.

— Лучше всех! — мурлычет Юлька и тянется к мои губам.

Отстегиваю ремень безопасности, чтобы удобнее было податься вперед и притянуть девчонку ближе. Прощальный поцелуй выходит слишком откровенным, и я вновь чувствую желание, которое крепнет с каждым случайным стоном. Это какое-то безумное наваждение!

Она первая отрывается и смотрит хитро в глаза. Знает, как действует на меня, зараза, и нагло этим пользуется.

— Добилась своего, да? — откидываю голову назад и прикрываю глаза. Мне необходима пара секунд и несколько глубоких вдохов, чтобы привести себя в здравое состояние.

— Своего, ага! — слышу, как ее губы улыбаются. Мне не нужно видеть. Я настроен на нее ментально. — Мой Костик! — хохотнув, касается прохладными пальчиками моих опущенных век. Она часто так делает. Но мне нравится.

Костик… черт! Костиком последний раз меня называла мама лет двадцать назад, а я бесился. Всегда ненавидел эту фривольную форму своего имени.

А сейчас что же? Позволю?

Прислушиваюсь к себе. Нормально.

А вот короткое слово «мой» цепляет своим объемным значением. Касательно задевает мой эгоизм и бьет по независимости. Я никогда не был чьим-то. Принадлежал исключительно себе и не играл по чужим правилам. Но Юлия, чертова Сурикова, умело меняет настройки и делает из меня безвольного игрока в своих изящных руках.

— Мы договорились, ты помнишь? — решаю повторить с ней всё то, о чем сказал ей в отеле. Не хочу, чтобы она утопала в иллюзиях и строила заоблачные планы. Я дал нам время. Время на эти странные отношения до тех пор, пока ей не наскучит, пока от меня не устанет и не скажет, что пора уходить.

Ей всего двадцать лет, и я прекрасно понимаю, что ничего не вечно. Даже ее влюбленность и клятвы, которыми она осыпала меня в гостиничном номере. Всё когда — нибудь проходит… пройдет и она. Уйдет из моей жизни стремительно, как и вошла, а держать я не буду.

Позже, повзрослев и поумнев, она будет чувствовать потребность семьи, материнства и всего прочего, для чего рождена женщина, а я ей дать не смогу. И тогда я ее отпущу…

Я даю нам время, пока она дает мне себя…

— Да помню я, — раздражается мелкая и обиженно складывает руки на груди. Пусть бесится, злится, но она должна знать. Я предельно честен с ней и умереть в один день не обещаю.

— Тогда беги.

— Когда мы увидимся? — поворачивается, вновь превращаясь в игривое существо. У нее удивительное качество — она не умеет долго находится в одном