Витольд Эргенгардович требовал от учеников почтительного трепета и лизоблюдства. Он носил парик, который скрывал его голову а-ля Фантомас. Смешной черный парик, который бросался в глаза издалека: Витольд Эргенгардович заказывал его в Экаресте в одном из модных салонов.

Все знали, что преподаватель лыс, но мало кто видел его без парика. Косая гитлеровская челка стала посмешищем всей школы, но никто не смел издеваться над ним в открытую – он был известен своим желчным характером и злопамятностью, да и теща-директриса обожала зятя и была бы рада раздавить любого, кто посмел бы издеваться над ним.

Сам ущербный, Витольд Эргенгардович обожал третировать тех, кто находился от него в прямой зависимости. И, конечно же, он никогда не упускал возможности поддеть Марту.

Так было и в тот раз. Марта не сделала идиотское домашнее задание: нужно было подготовить по-немецки рассказ о том, как в герцословацком колхозе убирают урожай. Для нее было легче решить сложную тригонометрическую задачу, чем справиться с подобной галиматьей.

Шла десятая минута урока, до спасительного звонка оставалось еще целых полчаса – половина вечности! Костлявый палец Витольда Эргенгардовича медленно полз по списку учеников в классном журнале. Все как по команде опустили головы, делая вид, что внимательно изучают картинки в учебниках.

– А отвечать будет… Будет отвечать… э… Отвечать же будет…

Витольд Эргенгардович любил потерзать учеников неопределенностью. Пусть потрясутся в ожидании, пока он не назначит жертву. Учитель немецкого языка круглый год ходил в черном костюме, черном в белый горошек галстуке и белой рубашке. Ну и, конечно, черном, как вороново крыло, парике, который, подобно нимбу, венчал его продолговатый череп.

– Отвечать будет… Кто бы хотел рассказать мне и классу о сборе урожая в социалистической деревне. Итак, будет отвечать… Митюхович! – внезапно выдохнул учитель, поднимая взгляд на Марту. – Иди, Митюхович, к доске, будешь отвечать тему, а другие слушают, записывают ошибки и готовят Марте вопросы об уборочной страде в деревне.

Раздались приглушенные смешки, один из учеников, подняв руку, почтительно спросил:

– Витольд Эргенгардович, а про свиней можно спросить?

Учитель, не осознав оскорбительного для Марты подтекста вопроса, важно ответил:

– Разумеется, и про свиней, и про гусей, и про баранов…

Класс нагло захохотал. Марта, чувствуя, что заливается предательской краской, медленно вышла к доске. Старая форма была тесна ей, она исподлобья взглянула на учителя и, сопя, уставилась в пол.

– Митюхович, мы ждем, – пропел фальцетом Витольд Эргенгардович, ударяя сухим пальцем, как метрономом, по кафедре. – Seien Sie bitte so lieb und weihen Sie uns in alle Einzelheiten der Erntezeit im herzoslowakischen Kolchos ein! Martha, wieso schweigen Sie? Ich und die Klasse warten mit grosser Ungeduld![3]

– Я не готова, – буркнула Марта, так и не поняв, что же ей сказал по-немецки Витольд Эргенгардович.

Учитель оттопырил ухо, кокетливо поправил синтетическую челку и изумленно пропищал:

– Ты что-то сказала, Митюхович?

Из-за заячьей губы Марта говорила невнятно, но она поняла – Парик просто издевается над ней перед всем классом.

– Митюхович, – Витольд Эргенгардович поднялся с учительского кресла, заложив руки за спину, прошелся по классу. – Понимаю, что по-немецки ты ни бельмеса, поэтому перейду на герцословацкий, надеюсь, что родной язык твой мозжечок способен усвоить. Ты ленива и нелюбопытна, как сказал классик. Иностранный язык – это тренировка ума и смекалки. Я понимаю, что это не для тебя, но все же, все же, дорогая моя…

Гадкий смех прокатился волной по классу. Всем было приятно смотреть на то, как Парик гнобит Вия.

– Задание было несложным, Митюхович, – продолжал учитель, остановившись около нее. – Но ты не справилась с ним. У тебя нет будущего, ты ноль! Абсолютный ноль, Митюхович! Du bist eine Null, du bist ein Nichts, du hast ьberhaupt keine Zukunft[4].

Витольд Эргенгардович был ужасно охоч до философствований и назидательных проповедей в присутствии всего класса.

– Почему ты смотришь в пол, когда с тобой разговаривает преподаватель! – тонким фальцетом закричал Парик. – Смотри мне в глаза, Митюхович, или тебе так стыдно за свое тупоумие, что ты… Потому что ты… Ты – дура! Ферштейн, Митюхович? Ферштейн, я тебя спрашиваю?

Марта смотрела в пол и чувствовала что-то странное. По ее телу растекался жар, в голове был туман, сквозь который до ее сознания, как удары молотка, доносились обидные слова учителя. Он превращал ее в посмешище перед всеми и делал это намеренно. Марта ненавидела его, она хотела, чтобы, чтобы он… чтобы Парик… умер!

В пальцах рук и ног у нее закололо иголками, а перед глазами вместо выцветшего линолеума, на который она упорно смотрела, возникли красные и черные круги. Голос Парика хлестал ее, как плетью.

– Митюхович, мне тебя жаль! – провозгласил Витольд Эргенгардович и уселся за учительский стол. – Садись, ты получаешь кол! Первый раз в жизни ставлю кол, но ты его заслужила! Du hast das verdient! Raus hier, und dalli![5]

Его рука замерла над журналом, чтобы вывести жирный кол. Вдруг ручка неожиданно выстрелила, из нее на классный журнал брызнули кипящие чернила. Парик, взвыв, в испуге откинул самописку на пол. Пластмасса нагрелась до такой степени, что он обжег пальцы.

– Что такое!.. – закричал Витольд Эргенгардович, и тут вспыхнул классный журнал. Вспыхнул просто так, без всякой причины.

А потом преподаватель по прозвищу Парик ощутил жар на голове. Что-то невыносимо жгло его череп, капая вонючими черными сгустками на костюм и ботинки.

Ученики в классе истошно заорали, кто-то, не спросив разрешения, бросился вон.

Горел парик Витольда Эргенгардовича. Учитель слишком поздно понял это, сдернул его с лысины и швырнул на пол. Вся голова Витольда Эргенгардовича сделалась малиновой от обширного ожога. Учитель метнулся к умывальнику, открутил до максимума кран с холодной водой и сунул голову под тугую струю.

Марта улыбнулась. Класс был напуган, учитель, который унижал ее, корчился перед умывальником, пытаясь унять дикую боль. Его парик тлел на полу, а классный журнал превратился в груду пепла. Марта поняла, что все это сделала она.

У нее был дар.

Урок немецкого оказался сорван, прибыли завуч, директриса и даже полиция. Все дружно принялись выяснять, кто посмел учинить подобное вопиющее нарушение школьного устава.