Историческая правдоподобность влияния распри, происшедшей у Идики с сыном своим, на судьбу Золотоордынского трона, косвенным образом подтверждается также и ногайскими народными преданиями о Токтамыш-хане и Идики. Только в этих преданиях сын Идики называется не Нур-эд-Дин, а Нур-Адиль, или Шах Нур-Адиль, все же содержание их вращается исключительно около честолюбивых притязаний этого отважного молодого мирзы, основанных не на родовом происхождении, а на личных доблестях. В них рассказывается, что Идики сделал своего сына ханом, и уже прошло с тех пор несколько лет, как народ Токтамыш-хана возроптал, говоря, что Нур-Адиль не годится, ибо Токтамыш-хан был из Чингизова поколения, а происхождение Нур-Адиля Бог его знает каковское. Когда такие речи дошли до слуха Нур-Адиля, то он будто бы отвечал так:

Затем следует другой в том же роде панегирик Нур-Адиля собственным доблестям:

В этих преданиях сохранилась народная память о нескончаемой вражде между потомками Токтамыша и Идики, причем выставляются на вид родовые права одних и прославляются доблести других, хотя в исторической действительности перевес остался за первыми.

Распрей Идики с сыном своим воспользовался старший сын Токтамыша, Джелал-эд-Дин, успев вытеснить Тимура, обратившегося в бегство пред превосходящей силой противника. Про этого Джелал-эд-Дина Ибн Арабшах говорит, что он по смерти отца ушел с братом своим Керим-бирды в Россию[526]. Затем, перечисляя ханов, креатур Идики до Тимур-хана, который первый возвысил голос против самоуправства временщика, тот же арабский историк смутно намекает на какое-то величие власти Джелал-эд-Дин-хана. «В его (Тимур-хана) время, – повествует Ибн-Арабшах в свойственном ему высокопарном тоне, – расстроились дела; он не вручил своих бразд эмиру Идику, сказав: “нет за ним ни славы, ни почета; я передовой баран (т. е. глава), которому повинуются, как же я стану подчиняться (другому)? я бык (т. е. вождь), за которым следуют, так как же я сам пойду за другим?” Возник между ними обоими разлад, появилось со стороны ненавистников скрытое лицемерие, пошли бедствия и несчастия, войны и враждебные действия. В то самое время, когда сгущались мраки междоусобиц и перепутывались звезды бедствий между обеими партиями в сумраках Дештских, вдруг, в полном величии (собств. в полнолунии) власти Джелалиевой, появился (один) из блестящих потомков Токтамышевых и поднялся, выступая из стран Русских. Произошло это событие в течение 814 = 1411–1412 года.

Обострились дела, усложнились бедствия и ослабело значение Идику. Тимур-хан был убит, и продолжались смуты да раздоры между царями владений Кыпчацких, пока (наконец) Идику, раненный, потонув, не умер»[527].

Надо полагать, что храбрый сын Токтамыша покинул Орду с большой толпой татар, да кроме того умел в случае надобности привлечь и других татар на свою сторону, и если в отсутствие Идики, осаждавшего Москву в 1406 году, «приобрел поборники себе, и прииде изгоном на Орду и едва не полонил оставшегося дома хана»[528]. А когда в 1410 году возгорелась война короля Ягайла с тевтонцами, то в многочисленном войске Витовта находилось 30 000 союзных татар, опять под начальством Джелал-эд-Дина, которого русские летописцы называют Зеледи, Зеди и Зелени-салтаном, а польские историки преобразили в Салядина и даже в Тохта мирза-Антона[529]. Последнее обстоятельство особенно замечательно: Джелал-эд-Дин, предводительствуя преданными ему татарами и сражаясь в рядах Витовта на правах союзника, в свою очередь имел право рассчитывать на подобную же взаимную услугу со стороны Витовта, который не переставал все время вмешиваться в дела татар, поддерживая и подкрепляя детей Токтамыша, и, несомненно, оказал сильное содействие Джелал-эд-Дину в достижении им ханской власти в Орде[530], что случилось в 1412 году. Энергичный Джелал-эд-Дин тотчас же по вступлении на ханство поспешил дать знать чрез нарочитых послов везде о своем воцарении; в наших летописях о нем замечено: «Тое жь зимы (в 1412 г.) сяде Зелени-Салтан на Царстве, а Едигея прогна… Того же лета от Зелени-Салтана прииде во Тферь посол лют, зовя с собою Вел. Кн. Ивана Михайловича в Орду»[531]…

Общепризнанность же его господства подтверждается дальнейшими летописными известиями о том, что русские князья Василий Дмитриевич и Иван Тверской ходили в Орду на поклон «к царю Зеди Салтану, Токтамышеву сыну»[532]. Но и Джелал-эд-Дин недолго пользовался властью: дети Токтамыша, питая злобную жажду мести заклятым врагам своего дома, потомкам и клевретам Идики, в то же время не ладили и между собой. Так и Джелал-эд-Дин, процарствовав около одного года, был свергнут и убит братом своим Керим-бирды, составившим себе партию из недовольных гордостью и жадностью Джелал-эд-Дина. Керим-бирды числился ханом Золотой Орды всего каких-нибудь пять месяцев: он погиб в одной схватке с братом своим Джеббар-бирды, который тоже тут лишился жизни, оспаривая трон у Керим-бирды. Настоящим преемником последнего поэтому был Кепэк-хан, также сын Токтамыша; но вскоре вернувшийся Идики посадил на его место Чекре-хана.

При такой быстрой смене ханов Орды едва ли можно говорить о каком-либо значении их краткосрочных царствований для политического состояния тогдашнего Крыма, который, видимо, был тогда совершенно предоставлен самому себе. Из монет упомянутых выше ханов одна только монета Керим-бирды-хана относится в числу битых в Крыму, да и то предположительно, по форме чекана; притом же на ней нет никакой даты[533]. Нельзя поэтому категорически сказать, какими путями Керим-бирды достиг ханского трона, бывши дотоле эмигрантом в России, и был ли он сколько-нибудь времени в Крыму, подобно Тимур-хану, который там-то и заручился силой и средствами сделаться ханом всеордынским.

Но удивительно после этого, что эти скоросменные ханы не были известны мусульманским историкам, которые продолжали считать настоящим владыкой всего Золотоордынского царства Идики, громкое имя которого долго еще пользовалось репутацией на мусульманском востоке. «В 804 = 1411–1412 году государем Крыма, Сарая и прочих земель Дештских был Идики», пишет арабский историк Эль-Айни[534]. «В 819 = 1416–1417 году, – читаем мы у Эль-макризи и Эль-Асвалани, – прибыла в Дамаск хатунь, жена Идику, владетеля Дештского, с просьбой совершить хаддж (т. е. паломничество в Мекку). Вместе с ней прибыли 300 всадников, и они совершили хаддж в сообществе сирийского каравана»[535].

Смерть Идики, последовавшая в 822 = 1419–1420 году, завершает, можно сказать, собой золотоордынский период исторической жизни татарского Крыма[536]. В эту пору, по изображению арабского историка Эль-Айни, «в землях Дештских, столица которых Сарай, была великая неурядица, вследствие отсутствия старшего, который бы взялся за дела; одержало там верх несколько лиц из рода ханского и др. Каждый из них правил своим краем, и ни у одного дело не шло на лад, как бы следовало»[537]. То, что имело место во всей Золотоордынской империи, не составляло исключения и для Крымского удела. Проезжавший в те поры через Крым де-Ланнуа свидетельствует, что и там также царила безурядица. «Солхатский император, – говорит он, – недавно умер, и у татар этой Татарии и великого хана, императора Орды, шел величайший в мире вопрос о том, чтобы сделать там нового императора, ибо всякий хотел иметь своего, и все в означенной стране были в резне и всеоружии, вследствие чего я находился в великой опасности»[538]. Де-Ланнуа не называет имени правителя солхатского, а только величает его одинаковым с ханом Орды титулом – «l’empereur de Salhat» и выставляет другом Витовта – «amy dudit Witholt». Де-Ланнуа имел поручение явиться к нему в качестве посланника и вручить подарки, присланные с ним от Витовта[539]. Приведенное место из мемуаров де-Ланнуа находится в них под 1421 годом, когда в Крыму, должно быть, происходили величайшие беспорядки, и нет возможности добраться, кто был этот друг-приятель Витовта, правитель солхатский, смерть которого послужила поводом к этим беспорядкам.