Московские политики, как известно, очень недоверчиво относились к действиям великого князя литовского Витовта, подозревая в нем тайный замысел овладеть землями московскими, так что когда он объявил поход против татар, то Москва смотрела на это как на замаскированное посягательство на ее собственную независимость. Это предубеждение против Витовта настолько было обще и популярно, что русские летописцы сближение его с Токтамышем и вмешательство его в дела татарские только и приписывают вышеозначенным его замыслам против Москвы. «Преже бо того съвещашася Витофт с Тактамышем, глаголя: “аз тя посажю в орде на царстве, а ты мене посади на Москве на великом княжении, на всей Русской земли”; и на том поидоша на царя Темир Кутлуя», читаем мы в Воскресенской летописи[505]. Этот взгляд летописцев вполне разделяется и нашими историками: «Витовт хотел посадить своего хана в Кыпчаке, – говорит Соловьев, – и с его помощью подчинить себе Москву»[506]; «Витовт выговаривает себе Москву у Токтамыша», еще решительнее высказывается он в другом месте[507]. В этом воззрении есть крайность. Не следует забывать, что приписываемая Витовту стачка с Токтамышем имела место после того как на голову последнего обрушилось столько всяких злоключений как от измены его собственных подданных, так и от вражды в нему Тимур-Ленка; когда Токтамыш, в качестве беглеца, искавшего приюта и покровительства у неверных, едва ли уже пользовался прежним обаянием. Хитрый Витовт не мог не понимать, что Токтамыш не такой уже могущественный и надежный для него союзник, чтобы можно было слишком рассчитывать на него в серьезном деле овладения московским троном. Если он и оказывал Токтамышу свое расположение и покровительство, то скорее, кажется, с целью воспользоваться происходившими в Орде замешательствами для покорения себе той части ее территории, которая была поближе к его собственным владениям. Г. Савельев утверждает, на основании летописных известий, что Витовт относительно указанных своих планов входил даже в сношение с Великим князем московским Василием Дмитриевичем, но этот осторожно уклонился от всякого участия в их осуществлении[508]. По свидетельству немецких писателей, Витовт пытался-таки привести свой план в исполнение и проник с оружием в руках в самый Крым вплоть до Кафы[509]. Если дело было именно так, то можно думать, что Кутлу-Буга и Хаджи-бей, даже будучи прежде приверженцами Токтамыша, заранее угадали истинные намерения хитрого Витовта и, ввиду опасности, грозившей Крыму со стороны нового врага, выступили ему навстречу, располагая более или менее значительными военными силами, в союзе с правителем манкупским, личность которого остается пока невыясненной. При этом они могли действовать на свой собственный страх, отстаивая независимость занимаемой ими и их соплеменниками территории от чуждого завоевателя, а не в качестве непременно подручников того или другого повелителя Орды, которому был подвластен и Крымский удел; не по уполномочию кого-либо из номинальных ханов Золотой Орды, восходивших на престол по благосклонности и с поддержкой временщика Идика. Недаром же три вождя татарских орд, разбитых литовцами в 1396 году, названы у Шлецера ханами – крымским, кыркорским и манкупским. Если тут есть несомненное преувеличение в титуле этих трех вождей, то нет его в самом факте. Из этого факта в связи с некоторыми другими обстоятельствами, о которых речь впереди, можно заключить, что после окончательного поражения Токтамыша и бегства его к Витовту средоточием всей административной власти и военной силы стал Идики, абсолютно правивший под фирмою номинальных владык, им же самим возводившихся на ханский трон и низвергавшихся с него. Местные же областные правители пользовались властью только урывками, с большим или меньшим авторитетом, смотря по обстоятельствам усиления или ослабления надзора и контроля центрального правительства, а также по степени увеличения или уменьшения смут в Орде… Одним из благоприятных для областной автономии моментов было, без сомнения, и роковое столкновение полчищ Тимур-Лепка с Токтамышем: прежний режим в Крыму был пошатнут, а новый еще не установился. Могло быть, что упомянутые Кутлу-Буга и Хаджи-бей именно и пытались воспользоваться случаем в своих видах, да встретили себе помеху в союзнике своего прежнего патрона, Витовте, который тоже усматривал возможность захвата татарской территории, оказавшейся без определенного и признанного хозяина, и простер свои завоевательные стремления на Крымский полуостров.

Какой практически результат имела экспедиция Витовта в Крым, о которой повествуется немецкими писателями, в точности не известно; но, должно быть, никаких существенных последствий для политического состояния Крыма из нее не вышло, ибо в скором времени мы видим там опять восстановленную власть татарскую в лице Тимур-Кутлука, внука Урус-хана и протеже всемогущего темника Идики, что решительно было бы немыслимо, если бы только в Крыму прочно установился престиж Витовта. Несмотря на то, и попытки Витовта не остались совершенно бесследны: если в одних татарских беках он встретил себе ярых противников, то другие, наоборот, выказали готовность стать его друзьями и подчиниться его господству. Недаром же, по свидетельству де-Ланнуа, в свите Витовта, во время его пребывания в Каменце, находился также один татарский князь – un duc de Tartarie, который присутствовал за княжеским столом всякий раз, как де-Ланнуа был приглашаем к обеду, и занимал там почетное место подле супруги Витовта[510]. Недаром также Витовт счел нужным тогда построить на одном из берегов Днестра совершенно новый замок. Место, выбранное для означенного сооружения, было пустынное, где не было ни леса, ни камней; но губернатор Подолии Гедигольд привел 12 000 человек народа да 4000 подвод с камнем и деревом, и замок был выстроен скорее чем в один месяц[511]. Явно отсюда, что Витовту нужны были укрепленные пункты в степи, в которой кочевали татарские орды, для упрочения собственной власти в тех местностях и для поддержки тех ордынцев, которые считались его друзьями и слугами. Де-Ланнуа, проездом через татарскую степь из Монкастро (теперешнего Аккермана) в Кафу, нашел на нижнем Днепре татарского князя по имени Джамбо – Jambo, друга и слугу Витовта, а также целое большое татарское селение, принадлежавшее Витовту. Мало того: в это время Витовт имел уже дружественные связи в самом Крыму и послал с де-Ланнуа подарки одному владетельному лицу, которого де-Ланнуа именует «императором солхатским» – l’emperenr de Salhat. Дорогою путешественник был полонен шайкой татар человек в 60 или 80, принадлежавших означенному «солдатскому императору».

Оказалось, что этот друг Витовта уже умер; но все же люди его, когда узнали, что де-Ланнуа и его спутники были от Витовта, отпустили их на свободу и проводили их другой дорогой к Солхату, хотя впрочем взяли с них хороший выкуп, состоявший из золота, серебра, хлеба, вина и мехов, что де-Ланнуа называет подарками[512]. Это было в 1421 году; а несколько позже, именно под 1426 годом наши летописи, в рассказе про поход Витовта на Псков, говорят, что в числе его военных сил были также и «татарове его», которым всего больше досталось от разъярившихся граждан осажденного Пскова. При этом упоминается, что Витовт «у царя Махмета испроси двор его»[513].

Кто был друг-приятель Витовта из владетельных лиц Крыма, трудно угадать при множестве сменившихся в ту переходную эпоху правителей; но из этого мы видим, что Витовт, после не особенно блестящих результатов своего воинственного замысла против татарского Крыма, удовольствовался покорением нескольких татарских орд на материке, а по отношению к Крыму решился держаться другой политики – политики дружественного союза с властвовавшими там беками, так как этот союз представлял ему выгодную опору во враждебных столкновениях с главной Ордой, одинаково им всем неприятной. Но тогда уже не было в живых ни Токтамыша, ни Идики. До этого же времени много людей заявляло претензии на господство в Крыме, и прежде всего, как мы сказали выше, Тимур-Кутлук.