он вряд ли мог объяснить себе, почему испытывает эти чувства. Просто знал, что так не должно быть. – Ты можешь! Запретить!

– Я не могу запретить твоей маме стать счастливой и начать новую жизнь. Родить еще одного ребенка. И не могу запретить твоей сестре быть счастливой, если для этого ей нужна собака, – ответил отец.

– А мы? Ты и я? Мы им больше не нужны? От нас что, только беды? – кричал Антон.

– Мы для них просто другая жизнь. Прошлая. Так бывает. – Отец отвернулся к окну.

Антон не видел его лица. Но в голосе почувствовал горе, которое тот тоже испытывал, только не мог его выкрикнуть, как сын.

– Не бывает! Не должно так быть! Мы же… Она – моя мама… А Юлька – родная сестра… – Антон расплакался.

Отец не стал больше ничего говорить, просто ушел.

Анна

– Ну и что будешь делать? – спросила мать.

– Рожать, – ответила Анна.

– Сделай аборт, пока не поздно. Отец-то – Толик?

– Толик.

– Ну да, сдалась ты ему без денег, да еще с дитем. Щас он бросит свою Ленку и к тебе прибежит. – Мать чистила картошку и варила холодец. Анну всегда мутило от запаха варящихся костей, а сейчас просто выворачивало наизнанку. Она выбежала в коридор, где ее вырвало в старое помойное цинковое ведро, стоявшее там, сколько Анна себя помнила. Всегда на одном и том же месте. Мать могла покрасить стены в коридоре, постелить линолеум, но это старое ведро, место которому давно было на помойке, по-прежнему занимало дальний угол.

– Ленка тоже беременная ходит, ты, поди, знаешь? – продолжила мать как ни в чем не бывало. Анна, вернувшись на кухню, жадно пила воду, надеясь, что ее не вывернет снова. – В одном роддоме рожать будете или как? Толику два раза встречать с выписки? Сначала законную жену, потом любовницу? Или наоборот? Чем ты себе думала? Что не жилось спокойно? Георгий обещал мне дать денег на парник – дал. Попросила на шифер – крышу подлатать – в тот же день прислал. Поливалку новую – пожалуйста. А Толик твой что? Толк от него какой? Ну какая выгода? А я тебе скажу. Альфонс твой Толик, лентяй и дебил. Детей заделать может, это да. Хоть жене, хоть любовнице. А содержать? Какой из него отец? Ленка, что ли, больно счастливая ходит? Нет.

– Я его люблю, и он меня тоже, – процедила Анна, будто произносила заученную мантру.

– Ну да, люблю не могу, трамвай куплю. Только где его трамвай? Так тебя любит, что жене ребенка сделал? Ну хоть не в один месяц, а в разные – и на том спасибо. Зачем ты приехала? На звонки и сообщения твой ненаглядный Толик не отвечает? Так ему некогда. Вокруг Ленки скачет. Мальчик у них будет. Решили Богданом назвать – мол, им этот ребенок богом послан. Ленка уже всему городу сообщила. А у тебя кто? Мальчик, девочка?

– Не знаю, попросила врача не говорить, кто будет, тот и будет, – буркнула Анна. Слова матери ее задели. Она не станет привирать, всегда говорит в лоб и правду. Толик, получается, вокруг жены… Богдан… Что за дурацкое имя. Ленка ничего поумнее не могла придумать, конечно. Богом ей дан ребенок? А ей, Ане, тогда кем? Почему-то именно имя так зацепило Аню, живот вдруг стал каменным. Наверное, опять тонус. Аня села и попыталась успокоиться.

– Дура ты, вот что я тебе скажу. Толик твой никогда Ленку не бросит. Она ж тут, под боком, а ты там, в столице. Чужая ты для него. Думаешь, если ребенок, так он за тобой поедет? Толик-то? Жди-пожди. Такой лентяй, что до города доехать не может. Все уезжают на заработки, а он, видишь ли, страдает. Один раз съездил, потом еще месяц причитал, как ему там было плохо. Так на работу же ездил, не на курорт, чего хотел-то? Кому на работе легко и хорошо? Ленка его оправдывает, ты тоже будешь? Хочешь, договорюсь, сделают тебе аборт, вычистят, хотя сроки прошли? Если заплатить, можно. Двое у тебя уже есть. Ну, не родишь больше… Так и не надо. Тем более от Толика. У тебя ж не хватило мозгов забеременеть от кого получше. Да хоть от Георгия своего. Никуда бы он не делся, если бы трое у вас было.

– А если бы делся? – спросила Анна.

– Так потерпела бы. Первая, что ли? Или последняя? Ну погулял бы – и что? Говорят, жена не стенка, можно подвинуть, так это от жены зависит. Иногда такая несущая стена, что фига с два сдвинешь. А ты так – картонная перегородка оказалась, тебя даже двигать не пришлось. Сама отвалилась. Дура ты. Чего тебе не хватало, не пойму?

– А если это твоему любимому зятю не хватало? Если он первый мне изменил, и я терпела, как ты учила, глаза закрывала, тогда что? – Анна не хотела спорить с матерью, бесполезно, но все равно не сдержалась.

– Тогда сама виновата, что он на сторону посмотрел. Значит, плохо мужем занималась, заботилась. Или в личном у вас были проблемы, и нашлась такая, которая их решила. Хотя я не верю, что это он. Георгий не такой. Ему даром любовницы не нужны. Не опустился бы он до такого, одноразового. А вот ты да, наломала дров. Хоть бы скрывала, когда к своему Толику приезжала. Так нет же. Решила, что Георгий идиот? Не надо было с ним так. Он тебе не измену не простил, а унижение, – пожала плечами мать.

– То есть его измена и предательство, если бы вдруг это случилось, – это нормально, а моя – ужас и конец жизни?

– Конечно. Разве нет? Ну, посуди, у тебя была огромная квартира в Москве, деньги любые, дети в лучшей школе, маникюры-педикюры, никаких забот. А сейчас что? Сидишь в доме, из которого сбегала с тринадцати лет, беременная от любовника, которому ты на хрен не сдалась. Сына не видишь, живешь на квартире, которую снимает бывший муж, от которого ты зависишь с потрохами. Детей разделила, тоже ведь ума хватило. Дура дурой. Воспитывала бы двоих, так и выгоды больше было. И алиментов. Просрала ты свою судьбу, вот что я тебе скажу. Хочешь – рожай. Не мне тебе указывать, что делать.

– Ну хоть на этом спасибо. – Слова матери не стали для Анны откровением, она ждала, что та именно так и рассудит, но все равно оказалось больно такое слышать. Разве мама не могла ее хоть немного пожалеть, посочувствовать, быть