— Надеюсь, один из них твой адвокат? Где ты его откопал, Соболев?

— Я разорвал с ним договор. Только что.

С облегчением выдыхаю. Больше не надо будет общаться с этим уродом.

Откидываю голову на твердое плечо и смотрю на жёлтые листья за окном. Картинка потихоньку становится более ясной, в глазах уже не так сыро.

— Я тебе кое-что скажу. Не перебивай меня. Хорошо? — спрашивает Богдан. — Десять минут тишины, Ян. Справишься?

Часто киваю, наслаждаясь его прикосновениями. Десять минут. Пусть говорит что хочет, только не отдаляется ни на шаг.

— В последнее время я много размышлял, — начинает Даня. — Но только что, там наверху пазл сложился, и я обязан этим поделиться.

— Богдан, — качаю головой.

Отчего-то кажется, он сейчас непременно скажет то, что мне не понравится.

— Ты обещала выслушать, — замечает с укором.

— Пожалуйста.

— Осень — это время воспоминаний, — выговаривает Даня, кивая на распахнутое окно. — В первый раз я заприметил тебя осенью. Ты шла с подружками по улице, а я вот также стоял с пацанами у школьного окна на втором этаже. Сказать, что я офигел не сказать вообще ничего… Ты повернулась вполоборота и заливисто засмеялась. Если бы я тогда только мог представить, что спустя двенадцать лет буду иметь возможность стоять с тобой вот так — с ума бы сошёл.

Богдан поближе придвигается сзади, стискивает ладони на моей талии и продолжает:

— Кто это? — спросил тогда у парней. «Ты что не знаешь Шацкую?», — ответили мне. «Даже не смотри в её сторону». Почему? — удивился. Девчонка красивая. Первым делом, подумал, что ты занята. Встречаешься с кем-нибудь из старших классов. Но потом разнюхал, что нет. Яна Шацкая — девчонка другого уровня. Папа бизнесмен. В школу приезжает с водителем, на обеды в столовку не ходит, от парней и вовсе нос воротит.

Морщусь от такой глупости. В столовую я не ходила, потому что их котлеты вызывали у меня рвотный рефлекс.

— Почти полгода просто наблюдал за тобой. Как сталкер ходил из угла в угол. Я узнал, что реально у тебя есть водитель, ты любишь короткие юбки и смешно морщишь нос, когда проходишь мимо школьной столовки. Твои подружки — Вера и Света — практически единственные, кто с тобой из класса общаются. А ещё, главное, ты обожаешь долго сидеть у окна за колонной, на третьем этаже, будто бы намеренно, потому что не хочешь ехать домой.

Незаметно киваю и как заворожённая осматриваю наше отражение в стекле.

Почему он никогда не говорил, что знает об этом?

— Перед выпускным решил — если сейчас не подойду, то потом уже и не выйдет. Я ведь знал, что после школы мне светит только армия. Долго набирался храбрости, придумывал повод, сочинял, что скажу, когда ты меня отошьёшь. Почему-то был уверен, это непременно случится. Подошёл, познакомился. Ты улыбнулась и игриво прошептала подружкам что-то. А я как идиот забыл всё, о чём сам с собой договаривался. Сейчас сложно, а тогда вообще мысли в слова не складывались.

Богдан чуть отстраняется и упирается лбом в моё плечо, при этом не переставая обнимать. Тяжело вздыхает.

— Ушёл в армию, там каждый день думал о тебе. Каждый. Божий. День. Боялся, что ты повстречаешь какого-нибудь мажора. Или папа постарается. Как идиот радовался, когда Роб присылал мне твои фотографии, сделанные у школы или там же на третьем этаже, где ты одиноко высиживала часы, чтобы не возвращаться домой. Так тебе туда не хотелось.

Тихо смеюсь, опуская голову.

— Отслужив, вернулся и два дня перетирал сам с собой. Что делать? Чем заниматься? Куда бежать? Как, блять, вообще быть? А потом плюнул на всё, потому что понял, всё это второстепенно и если ты согласишься пойти за мной, то всё прочее само собой определится. Купил розы и заявился. И тут снова фантастика. Ты не выставила за дверь. Согласилась встречаться, а через полгода вопреки родительскому запрету, вышла за меня. Правда, всё это время давило ощущение, что я стал чем-то вроде того школьного окна за колонной.

Сзади слышится резкий вскрик, и мы инстинктивно разворачиваемся на него. В конце коридора, перед лестницей громко ссорятся мужчина с женщиной, собирая вокруг себя толпу зевак. Там же замечаю Долинского с Ариной.

— Ш-ш-ш, ничего страшного, — Богдан одним движением возвращает нас к окну. — Я договорю, раз начал. Окей?

Киваю.

— Наступило наше время, — продолжает. — Я вкалывал, ты всегда была рядом. Потом появилась Маша. Ванька. Было много всего. Чаще хорошего, но иногда и плохого. Ты хотела всего и сразу, упиралась в свои мечты, а я старался это дать, невзирая на кислые лица вокруг. Пытался дотянуться, — горько усмехается. — Не знаю, глупо… Всё время пытался дать тебе то, ради чего ты отреклась, чтобы пойти тогда за мной. Чтобы не пожалела… наверное. Даже мысли у тебя не мелькнуло, что могла жить с кем-то лучше, если бы до такой степени не стремилась сбежать от Шацких. А наши ссоры и твои слова про «нормального» мужа, который сделал бы всё не так, только подогревали мою агонию.

Закусываю губу. Мне нестерпимо хочется ему возразить, но вместе с тем понимаю, что и доля правды в его словах есть.

Частично.

Я действительно всегда хотела уехать от родителей. Наверное, в какой-то момент эта мечта была сильнее, чем желание выйти за Богдана замуж. Потому как, что уж скрывать, условия в съёмной квартире были жуткими, а наше будущее с ним — казалось призрачным. Но я любила его. Правда, любила.

— Последний месяц размышлений привёл меня к тому, что выше головы не прыгнешь, Ян. Тебе нет необходимости доводить себя до нервного срыва и клиник, чтобы продолжать сидеть на окне за колонной. Ты взрослая. У тебя есть свой дом. И сейчас ты можешь сама выбирать с кем хочешь быть, потому что десять лет назад я лишил тебя такого права.

Богдан отстраняется и пока я пытаюсь переварить сказанные им слова, гладит меня по голове.

— Только детей не вмешивай. Обещай, что подумаешь?

Поднимаю глаза на его лицо и медленно киваю.

— Хочешь бизнес? Заправки? Я не против, но советую выбрать компенсацию, потому что в силу неопытности тебе будет тяжело справиться самой. Или это отец настаивает? — скулы на его лице сжимаются.

Неопределенно пожимаю плечами.

— Ладно, думай, Ян. Сама. Не позволяй собой управлять.

Его теплые губы задевают мою щеку и тут же отстраняются.

Богдан уходит, а я, вздрогнув, окликаю его:

— Даня.

— Что? — оборачивается.

— Почему ты никогда не говорил, что… знаешь?

Соболев озирается и грустно улыбается:

— Потому что