– Этим ментам до смертинки – три пердинки.

Семен стоял над Тимониным, зажав в кулаке наборную ручку самодельной финки, сработанной на зоне. Семен не знал, как лучше поступить. Пришить Тимонина сей же момент? Нож в горло – и кранты. Но его крик, возня в доме, несомненно, привлечет милиционеров. Спрятать разбросанные по полу пачки с деньгами в портфель, а портфель закинуть куда подальше, с глаз долой? Но прятать деньги нет смысла, пока этот гад из Москвы жив и все видит.

Тимонину, избитому до беспамятства, выпала пару минут, чтобы перевести дух. Он заворочался в углу. Его мутило, обстановка комнаты виделась нечетко, словно через залитое дождем секло. Окружающие предметы двоились, расплывались. В голове шумело так, будто под черепную коробку через уши налетел рой помойных мух. Мухи бились о свод черепа, сталкивались одна с другой, разлетались по сторонам и снова сталкивались. Сотни прозрачных крылышек трепетали, мелко вибрировали.

Господи, от этого шума оглохнуть можно.

* * *

Азербайджанцы въехали в Черниховку, когда заходящее солнце уже повисло на верхушках сосен дальнего леса. Милицейский «Москвич» черепашьи ходом проследовал вдоль единственной сельской улицы. Если бы не пыхтевший движок машины, тишина была бы мертвой. Сельская улица занавесилась дымом пожаров. Ни людей, ни собак. Спросить, где дом дяди Коли, не у кого. Неожиданно по правую сторону дороги, на обочине Валиев увидел старуху в длинной латаной юбке. Задрав кверху тощий зад, старуха добывала питание козе, серпом косила пыльную сухую траву, разросшуюся у внешней части кособокого забора.

Появлению старухи Валиев так обрадовался, будто встретил родную мать, с которой не виделся уже несколько лет. Он затормозил, выскочил из машины и, окликнув бабку, спросил, который дом занимает дядя Коля Попов. Старуха была совсем древняя, с катарактами на глазах. Она медлила с ответом, морщинистое, дочерно загорелое лицо, выражало любопытство.

Прищурив глаза, бабка разглядывала кавказца и красивую белую машину с широкой синей полосой вдоль кузова. Пятен крови на Валиеве она не увидела, надпись «милиция» не прочитала, потому что была неграмотна. Но внутренним чутьем бабка догадалась, что перед ней представитель власти, возможно, милиционер, а то и районное начальство.

Валиев повторил вопрос трижды.

– Ты из милиции что ли? – спросила в ответ старуха.

– Нет, я с почты, – ответил Валиев, не коверкая слова, на чистом русском. – Письмо заказное привез. Для дяди Коли.

– Надо же, – покачала головой бабка. – Для хрыча Кольки машину гоняют. Много чести.

– Это же заказное письмо, – ответил Валиев. – Очень важное. Вот и дали машину его привезти. Где же его дом?

– Важное, – передразнила старуха и показала пальцем в конец улицы. – Вона. Самый последний по моему краю.

– Дядя Коля сейчас дома?

– А где же ему быть, милок? – бабка обнажила в улыбке беззубый рот. – Сидит сиднем.

– Спасибо, бабушка.

Валиев влез в кабину, хлопнул дверцей и плавно тронул машину. На заднем сидении застонал Баладжанов.

– Дайте пить, – сказал раненый. – Подыхаю, пить хочу.

– Потерпи, – ответил Валиев. – Уже приехали.

«Москвич» медленно подкатил к последнему дому с правой стороны улицы, остановился у калитки. Валиев достал из-под сидения автомат, вставил снаряженный магазин с тридцатью патронами. Сунул готовое к стрельбе оружие обратно в сумку. На заднем сидении Хусейнов передернул затвор пистолета, наклонился над раненым Баладжановым.

– Недолго тебе осталось, – сказал он. – Мы скоро обратно вернемся. А потом в сразу больницу дунем. Вот на тех «Жигулях», что впереди у забора стоят.

Хусейнов сунул пистолет в карман, открыл дверцу, вылез из машины. Валиев уже распахнул калитку. Помахивая нейлоновой сумкой, пошел по прямой глубоко протоптанной дорожке к крыльцу. Поднимаясь по ступенькам, Валиев заметил, как зашевелилась светлая занавеска на окне. Значит, из дома его заметили, за ним наблюдают.

Дядя Коля отступил от окна. Через полупрозрачную занавеску он видел, как из машины вышли два кавказца. Тот, что сидел за рулем, держал в руке сумку из синтетической ткани. В сумке угадывался какой-то продолговатый предмет, то ли обрез, то ли короткоствольный автомат. Но Попова поразило другое – одежда непрошеных гостей.

Их светлые брюки, сорочки, ботинки из плетеной кожи были залиты свежей кровью, которая даже не высохла. Брызги крови попали на руки и даже на лица кавказцев. Такое впечатление, будто только что, минуту назад, в салоне милицейской машины они зарезали, освежевали на шашлык толстого кровяного барана. Догадка яркая и неожиданная, как ночная молния, осветила мрак неизвестности. Дядя Коля поднял с пола топор, тронул Семена за плечо. Мол, читай по моим губам.

– Это не менты, – прошептал Попов.

Семен кивнул головой, мол, и без тебе понял.

– Это убийцы, его друзья, – дядя Коля показал пальцем в угол, где, шевеля разбросанными по сторонам руками, валялся Тимонин. – Ментов, видно, грохнули. А теперь пришли, суки, по наши души.

– По наши души, – шепотом повторил Семен последние слова Попова, словно магическое заклинание.

Как оказались в деревенской глуши убийцы, друзья Тимонина? Откуда они узнали адрес дяди Коли? Что им нужно? Времени, чтобы ответить на эти вопросы, уже не осталось. Надо действовать. Решительно и беспощадно.

– Сначала их сделаем, а потом уж с ним…

Дядя Коля не договорил, погрозил Тимонину кулаком.

– Сиди тихо, тогда жить будешь.

* * *

Взойдя на крыльцо, Валиев прошел сени, остановился перед дверью, ведущей в комнату. Он обхватил ладонью рукоятку автомата, бросил на пол сумку, поднял ствол до уровня груди. Хусейнов встал с другой стороны двери. Протянул руку, постучал костяшками пальцев по дереву.

– Дома есть кто?

За дверью послышались тихий скрип половиц, шорохи. Дядя Коля с занесенным над головой топором занял позицию с правой стороны двери. Семен с ножом на изготовку забился в закуток между стеной и печкой, задернул ситцевую занавеску. От двери его отделяли три коротких шага.

– Спрашиваю, есть кто дома? – повторил вопрос Валиев.

Ответа нет. Дядя Коля стоял, тесно прижавшись к притолоке правым плечом. Он чувствовал, как капельки пота, выступившие на лбу, падают вниз. Щекочут щеки, губы, катятся по неровно выбритому подбородку.

Рука с топором, занесенная над головой, предательски подрагивает от напряжения, вибрирует в локте. А Попов никак не может справиться с этой дрожью. Под мышками на рубахе образовались пахучие водянистые круги. Ладонь, обхватившая топорище, сдалась влажной и скользкой. «Господи, скорее бы уж все кончилось», – подумал дядя Коля.

Тишина. Гулкая и пронзительная. Уже и шорохов и скрипов не слышно. И в этой тишине громкий, словно раскат небесного грома, раздался сначала кашель, а затем стон Тимонина. Приходя в себя, он сел на полу, поднял руку, ухватился за подоконник, попытался встать на ноги, но лишь оторвал зад от пола и опять плюхнулся на прежнее место.