И он пожалел старую темную альву – когда дыхание прекращается, а тело тает, кто-то из своих должен сидеть рядом. У нее не осталось никого.

– А куда ушли все твои? – спросил он.

– На север. Сперва – через Земмельдинские горы, там есть длинные пещеры, потом – как получится. Туда, куда не доберутся альвриги и люди.

– Как же они обойдутся без людей?

– Не знаю. Будут, наверно, сдавать товар перекупщикам. Вы, белые, еще не имели дела с перекупщиками. Когда они узнают, что наши добывают руду и куют железо на севере, они туда сами прибегут. Ступай, белый, ступай. Что-то я тебя побаиваюсь.

И Верриберд ушел.

Острая боль покинула его, осталась ни с чем не сравнимая тоска. Альвы не плачут – и он позавидовал людям, которые оплакивают своих мертвых.

Санниберда он нашел не сразу и даже подумал, что тот в одиночку ушел к перевалу. Но Санниберд ждал его, устроив себе шалаш в развилке ветвей.

– Тебя трое суток не было, – сказал Санниберд.

Верриберд удивился – как же быстро летит время в пещерах.

– Отчего ты забрался на дерево? – спросил он.

– Испугался двуногих волков.

– Откуда они взялись?

– Не знаю. Но когда по лесу с воем бежит такая стая – лучше спрятаться.

– Значит, стая…

– Да, один за другим. Бегут, пригибаясь, воют, рычат и плюются.

Верриберд ничего не стал объяснять. А сам подумал: что-то же должно заполнить пустое место в головах бегунов, то место, где положено быть рассудку…

Нужно было отдать тела погибших солнцу, чтобы оно выпило из них остатки жизненных соков и обратило их в хрупкие, словно из тончайшего льда изваянные фигуры. Верриберд чувствовал, что не в силах поступить так с младшим сыном. Санниберд понял это и сам уложил тела на солнечной поляне.

Белые альвы охраняли их, пока они не рассыпались в прах, а потом ушли в Гофленд.

Там их с нетерпением ждали и огорчились, узнав, что путь в Артейские леса для белых альвов закрыт.

Старшие гофлендских альвов посовещались и сказали: живите здесь, но пусть ваши молодые понемногу покидают Гофленд, пусть идут искать жен в Клаштейнские или Гонштейнские горные леса да там и остаются. Это было хорошее решение. Оно позволяло Верриберду остаться и больше никуда не уходить.

Гофленд был болотистой местностью, через которую не проходили торговые пути, ни городов, ни рыцарских замков тут пока не было. Из людей появлялись только рыболовы да охотники на пернатую водяную дичь. Рыболовы же все были белым альвам известны, и через них шла мена целебных растений на домотканые покрывала и холсты.

И вот Верриберд стал жить в Гофленде, и годы потекли мимо, и настала пора, когда он усилием воли перешел в иное состояние тела.

Он бы легко расстался с жизнью, если бы она для него не имела особого смысла: он должен был уничтожить в себе чувство вины перед Эннибердом-младшим и Эннибердом-сыном, даже перед тем безымянным человеком, которого пришлось убить.

И он должен был жить, чтобы увидеть, к чему привела месть за предательство.

Известия о бегунах приходили редко, и Верриберд из какой-то необъяснимой гордости не пытался что-то разведать. Но однажды ночью к гофлендским белым альвам пришел темный альв. Он рассказал о беде.

На его род под землей напали горбатые чернокожие чудовища, называющие себя цвергами. Они отняли запасы еды и скованное на продажу оружие. Погибли молодые темные альвы, пытавшиеся отбить нападение. А с цвергами были иные, тоже горбатые и страшные, но богато одетые, и они заклинаниями увели с собой немало детей, удержать было невозможно.

– Еще там была женщина, из тех, что наверху, она кричала и бесновалась. А дети, которые ушли с цвергами… Белые, это были уже не наши дети! С каждым шагом они делались ниже ростом, и у них вырастали кривые горбы…

– Сочувствуем тебе, темный, – сказал Верриберд. Он действительно нашел в груди сочувствие к тем, кто потерял детей, как сам он – маленького Энниберда.

Тот, что пришел, просил целебных трав. Остатки его рода ушли в другие пещеры, где нужно было начинать жить на пустом месте, к тому же среди рудокопов и кузнецов не было почти ни одного, кого цверги бы не ранили.

Верриберд уже пользовался у гофлендских белых альвов уважением. По его слову было собрано все, что могло пригодиться попавшим в беду темным альвам. Молодежь и подростки принесли вязанки хвороста для их костров, матери и невесты отдали приготовленную к зиме плетеную обувь.

– Как странно, – сказал темный альв, чье имя было Эррир. – До сей поры мы были сами по себе, вы, белые, сами по себе. Понадобился общий враг, чтобы мы объединились. Но я вас, ходящих поверху, хочу предупредить. Эти цверги, чтоб им утонуть в Регинне…

Верриберд вдруг услышал шум льющейся воды. Где эта вода лилась – он не понял. Шум и крики, шум и предсмертный вой… Но где-то очень, очень далеко.

– …они как-то поработили вольфкопов, – продолжал Эррир.

– Кого поработили? – спросил Верриберд.

– Я сам не знаю, что это за создания. Они ходят на двух ногах, и у них волчьи головы. Они и живут, как волки, охотятся стаей, едят сырое мясо. Да, люди из поселка, что за рекой, жаловались нам. Вольфкопы утащили у них овец и свинью прямо из хлева, пришлось по ночам ставить стражу.

– На что они похожи?

– Лицом – как звери, но морды не столь длинные, как у волков. Я видел вольфкопа всего раз в жизни; он стоял у ручья на четвереньках и высматривал крупных перловиц, которых, видимо, ел сырыми.

– Какого они роста?

– Немалого. Они ходят на задних ногах, держатся довольно прямо, я бы сказал, что они вровень со мной. Когда бегут – пригибаются. Я видел их следы на снегу. Если судить по следу – они должны быть выше меня на голову, но у них просто от природы очень большие ноги. Кроме того, они покрыты густой шерстью, я находил клочки на ветках в малиннике. Люди сказали: они иногда говорят, произносят слова. Моя жена видела их и слышала, что они бормочут: мы сильны рассудком, мы сильны рассудком… Но у них нет своего рассудка, они делают то, что прикажут цверги.

– Цверги дали им свой рассудок, – пробормотал Верриберд.

Очень ему эта новость не понравилась. Заклятые им бегуны стали врагами людей, а также альвов – белых и темных. Они шли впереди цвергов и первыми бросались на людей. Что тут можно сделать – он пока не знал.

Он не был бойцом, он мог только думать и рассуждать. И его нюх ко всему живому обострился.

Эррир приходил еще дважды, потом сказал: его род посылал разведчиков, они вернулись с хорошим известием: зегевольдские темные альвы готовы их принять, там как раз начали разрабатывать новый рудник и нужны рабочие руки.

– Цверги там еще не появлялись? – спросил Верриберд.