Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Певчие овсянки, как и самцы многих других видов, бо́льшую часть времени поддерживают минимальный уровень Т, чтобы избежать неблагоприятного воздействия этого гормона на свое здоровье, выживаемость и репродуктивный успех. Это возможно благодаря стабильности социальной системы и общей осведомленности о статусе, которые сглаживают повседневную агрессию, тем самым устраняя необходимость поддерживать T на высоком уровне. Но в моменты социальной нестабильности, когда самцы должны интенсивно конкурировать за статус, право на спаривание или ресурсы, необходимые для их обеспечения, T повышается в ответ на вызов{250}. Короче говоря, уровень тестостерона колеблется в зависимости от того, должен ли самец быть готовым к спариванию, заботе о семье или борьбе с соперниками. В своей статье 1990 г. Уингфилд назвал эту идею гипотезой вызова.
Гипотеза вызова позволяет объяснить разнобой в результатах многочисленных исследований, показывающих связь уровня Т с агрессией у позвоночных{251}. Уровни Т у самцов чутко реагируют на сигналы из окружающей среды, такие как продолжительность дня и температура для видов с сезонным размножением. Эти сигналы являются надежными триггерами для запуска (или приостановки) связанных с размножением физиологических процессов и соответствующего им поведения. Но именно сигналы из социальной среды, такие как угрозы со стороны самцов-соперников, появление сексуально привлекательных самок или крики голодных малышей, сообщают самцам, когда цену повышения уровня Т стоит заплатить, а когда его нужно снизить и отложить агрессию до той поры, когда она будет более оправданна с точки зрения репродуктивного успеха. И повышение, и понижение уровня T носят адаптивный характер: высокий T не всегда лучше, чем низкий, и в зависимости от обстоятельств может привести к трагическому исходу{252}. Хотя первоначально предложенная Уингфилдом формулировка гипотезы вызова была пересмотрена в свете установленных позднее фактов{253}, сотни исследований подтвердили правомерность ее основных положений для понимания взаимосвязи тестостерона и поведения у моногамных и полигамных видов с сезонным и несезонным размножением, включая птиц, рыб, млекопитающих и даже насекомых. Механизмы, лежащие в основе гипотезы вызова, являются ярким примером изящества полового отбора.
Питер Эллисон, специалист в области репродуктивной эндокринологии (и один из моих научных руководителей при написании диссертации), сформулировал это так: «Мужскую репродуктивную физиологию можно приближенно охарактеризовать как систему, превращающую энергию в возможности для спаривания. Именно в управлении этой системой, по-видимому, и заключается функциональное значение изменения уровней тестостерона»{254}.
Что касается всех остальных млекопитающих, в этом практически нет сомнений. А как насчет нас?
7
Склонные к насилию мужчины
«Сядь, мать твою!»
Новогодний вечер писатель Дэймон Фэрлесс и его жена Лиана провели на открытом катке в канадском Торонто. Потом они сели на метро, предвкушая встречу Нового года дома у родителей Лианы. Приподнятое настроение в вагоне свидетельствовало, что их попутчики уже начали праздновать. Но мало-помалу внимание пассажиров сосредоточилось на шумной компании мужчин, которые казались пьянее других.
Фэрлесс с растущим раздражением и недоумением наблюдал за тем, как один из них, лет двадцати с небольшим, попытался открыть дверь и высунуть голову наружу, когда поезд мчался по туннелю. Разговоры в вагоне стихли, пассажиры обеспокоенно наблюдали за происходящим. «Бывают же кретины», – подумал Фэрлесс. Громкая нецензурная брань и усиливающееся напряжение действовали на нервы. Фэрлесс оценил свои шансы нормализовать ситуацию, отмечая имеющиеся у него преимущества. Хотя парень был высокий и лет на пятнадцать моложе, Фэрлесс все же был крупнее – 190 см ростом и около 90 кг весом. Он был в лучшей физической форме и к тому же трезв{255}. Он решил, что справится, если дело дойдет до драки. О том, как ситуация быстро вышла из-под контроля, Фэрлесс рассказал в своей книге «Кровь в голову: внутренняя жизнь склонных к насилию мужчин» (Mad Blood Stirring: The Inner Lives of Violent Men, 2018):
Где-то вдалеке вздымается волна, которая быстро надвигается на меня, неминуемая, глубокая, затягивающая. Этот парень – просто отброс общества. Виски́ немного холодит. Люди вокруг меня напуганы, нервничают. Они чувствуют угрозу. А я нет. У меня все иначе. Я испытываю нарастающий зуд, своего рода вожделение. Одержимость хищника. Я хочу, чтобы он встал на колени. Подчинился. Испугался. Я поднимаюсь с места и вот уже стою напротив него.
– Сядь, мать твою, – говорю я ему. Мое лицо напряжено. Я оскаливаю зубы в странной гримасе.
Парень поднимает глаза в искреннем изумлении. Он мерит меня взглядом и склоняет голову набок.
– Ты кто такой, мудила? – кричит он. Его дыхание обжигает.
Я наклоняюсь и почти шепчу ему на ухо. Мой голос похож на шипение:
– Я тот, кто может заставить тебя сесть на место.
Я не слышу, что он говорит, – что-то про «суку». Он заносит над головой кулак. Он, черт возьми, слишком близко к Лиане.
Мы стоим, чуть ли не упираясь грудными клетками.
– Трепло, – говорю я, – в морду-то дать сможешь? Ты – ссыкло. Давай, врежь мне. Или сядь на место, мать твою!..
Волна разбивается. Все вдруг становится ясно и просто. Решение очевидно. Меня радует его простота.
Я резко опускаю голову, словно молоток. Я целюсь ему в переносицу, но он, очевидно, успевает отвернуться. Из моих глаз сыплются искры – точь-в-точь как в мультиках. Парень пошатывается, но все еще стоит на ногах.
– Бей! – кричит голос в моей голове. – Бей! Бей!{256}
Парень бросился на Фэрлесса, и схватка продолжилась. Пассажирам удалось разнять их, но перед этим Фэрлесс в попытке сбросить противника чуть не выдавил ему глаз. В итоге на пьяного надели наручники и увели в полицию, при этом никто сильно не пострадал.
Драматическая история, но в то же время вполне привычная: двое мужчин в буквальном смысле сталкиваются лбами (правда, в отличие от благородных оленей, без природного оружия). Но стоит внести всего одну поправку, а именно поменять пол главных действующих лиц, и она станет трудновообразимой. Не то чтобы женщины совсем не агрессивны. Мы, безусловно, способны испытывать гнев и причинять другим боль не хуже мужчин. Но когда дело доходит до способов выражения гнева и причинения боли, мужчины и женщины отличаются друг от друга, как существа из разных миров.
Токсичная маскулинность
Высокий уровень мужской агрессии в наше время принято списывать на патриархальный уклад и его социальные нормы. Считается, что эти нормы побуждают как мужчин, так и женщин учить мальчиков (но не девочек), что эмоциональность и слабость – это плохо, а стойкость и агрессивность – хорошо.
Вот, например, как сформулирована эта мысль в информационном сообщении Американской психологической ассоциации «Вредоносная маскулинность и насилие» (Harmful Masculinity and Violence), которое широко цитируется с момента его публикации в 2018 г.: «Первичная гендерно-ролевая социализация направлена на соблюдение патриархальных норм, требуя от мужчин доминирующего и агрессивного поведения. Концепция гендерных ролей – не фиксированный биологический феномен, но скорее психологически и социально сконструированный набор весьма гибких представлений»{257}.
С этим утверждением согласен Мэтью Гутманн, профессор антропологии Брауновского университета и автор опубликованной в 2019 г. книги «Мужчины – животные?» (Are Men Animals?). Он пишет, что новые научные данные, которые «только сейчас стали доступны широкой публике», доказывают «слабость связи между Т и агрессией (за исключением его очень высоких или очень низких уровней)». Это, наряду с его собственной интерпретацией другой научной литературы, позволяет ему сделать вывод, что биология, и в частности тестостерон, не объясняет мужского насилия: «Если вы считаете, что Т сообщает нам нечто важное о том, как мужчины действуют и думают, вы заблуждаетесь{258}. Мужчины ведут себя так, потому что это им позволяет культура, а не потому, что этого требует биология».
Поведение