влиянием много способствовала сильному распространению роскоши, заграничных мод и упадку нравов в вельможной и шляхетской среде.

Предыдущие короли, особенно Ягелло и Александр, с великой щедростью раздавали вельможам и шляхте королевские имения в державство или в пожизненное владение; но так как власти своевременно не наблюдали, чтобы эти имения по окончании срока возвращались в королевскую казну, то они и переходили к наследникам временных владетелей. Королевская казна, таким образом, лишилась доходов, предназначенных на содержание войска и двора. Уже давно шел вопрос о строгой ревизии или проверке владельческих актов и возвращении помянутых земель в казну; но только Сигизмунд решил привести в действие эту проверку и отобрание имуществ на основании книг коронной метрики, о чем состоялось постановление на сейме 1535 года. Кроме того, Сигизмунд решил произвести общую проверку шляхетских привилегий и статутов (так называемая «экзекуция прав»); а также восстановил некоторые налоги, между прочим пошлину с выводимого на продажу шляхетского рогатого скота, или воловщину, от которой освободил шляхту король Александр. Следствием этих мер было сильное неудовольствие, поведшее к открытому бунту или рокошу. В 1537 году, когда воевода молдавский Петрило, поддерживаемый австро-венгерским королем Фердинандом, грозил Польше новой войной, Сигизмунд объявил шляхте общий поход, или посполитое рушение, и сборным пунктом назначил город Львов. Действительно, посполитое рушение собралось в большом количестве; число всего войска простиралось до 150 000. Но шляхта прибыла сюда совсем не для битв с неприятелями; она носилась с грамотами своих прав и привилегий и составляла бурные сходки, на которых шумели разные ораторы, защитники шляхетских вольностей; кричали о том, что шляхта не обязана на свой счет идти в поход за пределы государства. Тайным двигателем этого рокоша был коронный маршалок и воевода краковский Петр Кмита, клеврет королевы Боны. Но тут же раздавались голоса против королевы, обвинявшие ее в том, что она мешается во все дела, особенно в назначение государственных сановников, а в своих обширных имениях сажает старостами и управляющими чужеземцев, которые притесняют местных шляхетских обывателей. Упрекали также королеву за дурное воспитание, которое она дает своему сыну, будущему королю, окружая его женщинами и плясунами. Главным образом шляхта требовала отменить воловщину и ревизию владельческих актов. Напрасно король сделал уступки и отложил окончательное решение спорных пунктов до следующего сейма. Шляхта продолжала шуметь и отказывалась от похода. Глубоко оскорбленный и униженный, Сигизмунд принужден был распустить ее по домам. Вся ее воинственная деятельность на сей раз ограничилась потреблением домашней птицы в окрестностях Львова, почему это посполитое рушение и получило насмешливое прозвание куриной войны.

Уже давно польская шляхта с завистью смотрела на значение и богатства, скоплявшиеся в руках высшего духовенства, на свободу его земельных имуществ от военных повинностей, на слишком широкую сферу духовных судов и вела постоянную борьбу с десятинами, от которых духовенство не хотело освободить шляхетские имения. Польская церковь в те времена сохраняла более самостоятельности от папской курии, нежели какая-либо другая, и короли почти самовластно распоряжались раздачей епископств. Но сребролюбивое вмешательство Боны в эту раздачу размножило число прелатов, не отличавшихся образованием и строгими правилами, вообще мало достойных своего звания и возбуждавших против себя много недовольных. Неудивительно, что это же самое духовенство не обнаружило ни искусства, ни энергии, когда пришлось вступить в борьбу с распространившейся тогда церковной Реформацией.

Процветавшая с XV века в Западной Европе эпоха Возрождения наук и искусств коснулась и Польши с Литвой, чему особенно способствовал обычай знатной молодежи доканчивать свое образование в заграничных университетах и академиях. Там напитывались они все более и более забиравшими силу идеями итальянских и немецких гуманистов, а вместе с тем привыкали не сочувственно, критически относиться к некоторым сторонам католической иерархии и церкви. Когда же на сцену выступили Лютер, Цвингли, Кальвин и другие реформаторы, то, естественно, в Польше и Литовской Руси их идеи также нашли сочувствие со стороны поколения, воспитавшегося под влиянием гуманизма. В Польше и Литве уже существовали гуситские общины чешских и моравских братьев, учение которых нашло здесь приют после гонений в собственной земле. Эти общины пролагали дорогу и новым реформационным идеям. Вторжению реформаций в польско-литовские страны много помогли также тесное соседство и политическая связь с прусско-немецкой областью, в которой лютеранство быстро распространялось, как и во всей Северной Германии. Западная часть Пруссии, как известно, вошла в состав польских провинций, а восточная оставалась владением Тевтонского ордена, но в зависимости от польской короны. Известно также, что великий магистр Тевтонского ордена Альберт Бранденбургский снял с себя духовно-рыцарский сан, принял лютеранство и, с согласия самого Сигизмунда, как своего ленного государя, обратил Восточную Пруссию в светское княжество. В королевской же Пруссии во главе реформационного движения выступил торговый немецкий город Данциг. Сигизмунд тщетно пытался прибегать к некоторым мерам против лютеранских проповедников. Реформация скоро и прочно здесь утвердилась и отсюда стала влиять на соседние великопольские провинции, где в городском населении также был значительный элемент немецких колонистов. А из Восточной Пруссии сочинения и проповедники Реформации легко проникали в соседние литовско-русские области. Католическое духовенство собирает синоды для обсуждения мер против ереси. По его просьбе король издает строгие эдикты, которыми запрещается распространять сочинения Лютера и защищать его учение под страхом сожжения на костре и конфискации имущества; молодым людям возбраняется посещать Виттенбергский университет, а также входить в личные сношения с Лютером и другими реформаторами. Но все эти эдикты оставались без исполнения, благодаря в особенности привилегированному положению шляхты, ее нерасположению к духовенству и сочувствию реформационным идеям. Это сочувствие обнаруживалось и со стороны некоторых свободомыслящих членов самого духовенства. Оно проникло и в среду придворную: так, итальянец Лисманин, духовник королевы Боны, пользовавшийся влиянием на нее, втайне принял протестантизм и сделался усердным его проповедником; а сын и наследник короля Сигизмунд Август, управлявший Литвой, терпел протестантских проповедников при своем дворе и сам, по-видимому, сочувственно относился к ереси. Но пока был жив Сигизмунд I, Реформация не выступала открыто и только подготовляла почву в Польше и Литовской Руси. Решительные успехи ее относятся ко времени следующего короля и последнего Ягеллона, то есть названного сейчас Сигизмунда Августа.

Выше мы видели, что уже на Львовском рокоше шляхта порицала королеву Бону за дурное воспитание сына. Действительно, из всех зол, которые итальянка принесла Польше, едва ли не более важным было это воспитание, немало повлиявшее и на прекращение самой династии Ягеллонов. Сигизмунд Август вырос на руках женщин и итальянских учителей, которые сделали из него человека любезного, приятного в обращении, но вместе с тем изнеженного, слабохарактерного,