встречаться с новой королевой, рассорилась с сыном и удалилась в Варшаву, так как в Мазовии она имела обширные владения. Но и оттуда она не переставала действовать своими интригами и направлять свою партию против сына и невестки. При выборах послов на предстоящий Петроковский сейм по воеводствам и поветам польским рассеивались разные нелепые слухи; между прочим, привязанность короля к Варваре и его брак объясняли просто делом колдовства со стороны ее матери; а брак этот оглашали унижением для королевского дома и чуть ли не величайшим бедствием для отчизны. Едва в Петрокове открыли сейм (в октябре 1548 г.), как начались бурные речи и в сенате, и в посольской избе, громившие брак короля. Тщетно некоторые приверженцы Сигизмунда Августа, каковы краковский каштелян Ян Тарновский и краковский епископ Мацеевский, пытались защитить свободу королевского выбора относительно супруги; большинство, увлекаемое особенно краковским воеводой Петром Кмитой, главой партии Боны, не хотело признать законным брачный союз с Варварой и требовало развода. Однажды вся посольская изба упала на колени перед королем и умоляла его уничтожить свой неравный брак. Но любовь дала слабохарактерному, ленивому Августу силу и энергию в борьбе с этими настояниями, доходившими до угроз лишить его польской короны. Это был чуть ли не единственный подвиг в его жизни, когда он остался тверд и непреклонен и когда ответы его сейму отличались истинным достоинством и силой слова. «Вам пристало бы не о том просить меня, — сказал он однажды, — чтобы я нарушил обет моей жене, но о том, чтобы я держал свое слово, данное кому бы то ни было. Я поклялся ей и не покину ее, пока жив; честь мне дороже всех королевств на свете». Твердость короля наконец взяла верх: мало-помалу оппозиция ослабела, чему много содействовала абсолютная власть Августа в своем наследственном государстве Русско-Литовском и опасения поляков за свою унию с сим государством. Август не только отстоял законность своего брака, но и настоял на том, чтобы спустя два года Варвара была торжественно коронована в Кракове архиепископом-примасом Дзежговским, причем сам Кмита исполнял обязанности маршалка.

Прошло не более пяти месяцев после этой коронации, и молодая королева скончалась на руках своего супруга (в конце апреля 1551 г.). Незадолго перед ее смертью Бона примирилась с ней в присутствии всего королевского двора. Но это примирение считали неискренним; мало того, после упорно держалась молва, будто злая свекровь отравила свою невестку. По другому известию, Варвара умерла от тяжкой болезни, рака в груди, который развился у нее отчасти вследствие упомянутых выше беспокойств и огорчений, отчасти по причине снадобий, которые она принимала из рук знахарок, чтобы доставить своему супругу столь желанного наследника престола. Из Кракова тело ее перевезли в Вильну, где погребли при кафедральном храме в королевском склепе, рядом с первой женой Августа, Елизаветой. Король первое время был сильно поражен смертью пламенно любимой супруги и навсегда сохранил нежное чувство к ее памяти, что, однако, не помешало ему отдаться своему влечению к женщинам и вообще к распущенной жизни. От такой жизни не отвлекла его и третья супруга, на которой успела его женить королева Бона (в 1553 г.). Эта супруга была не кто иная, как Екатерина, вдова герцога Мантуанского, родная сестра первой его жены Елизаветы, то есть дочь императора Фердинанда Габсбурга. Известно, что для Австрии то была эпоха обильных своими последствиями браков, когда сложилось пресловутое изречение (Bella gerant alii tu felix Austria nube — «Пусть другие ведут войны, ты, счастливая Австрия, заключай браки»), когда австрийские Габсбурги этими браками приобрели себе короны чешскую и венгерскую и старались тесно привязать к своим интересам государство Польско-Литовское — самое значительное славянское государство того времени. Австрийский двор сам хлопотал о новом брачном союзе с последним Ягеллоном и потому немало подстрекал преданную себе Бону в ее преследовании несчастной Варвары. Но Бона недолго наслаждалась плодами своих интриг и козней. Ее итальянские фавориты (Папагоди и Бранкачио), опасаясь со смертью старой королевы очутиться посреди чуждого и враждебного общества, убедили ее покинуть Польшу со всем своим движимым имуществом и для поправления своего ослабевшего здоровья воротиться под родное небо Италии. Несмотря на просьбы сына и дочерей и сопротивление вельмож, старуха действительно уехала, увозя с собой накопленные ею огромные богатства, состоявшие из звонкой монеты, золота, серебра, дорогих камней и всякой утвари, для перевозки которых пришлось употребить до 500 упряжных коней. Она поселилась в своем наследственном владении, городе Баре. Но уже в следующем, 1557 году Бона умерла, как говорят, сделавшись в свою очередь жертвой отравы со стороны коварного любимца (Папагоди), который хотел воспользоваться ее богатствами. По ее подлинному завещанию эти богатства должны были перейти к ее детям; но любимец представил подложное завещание, сделанное в его пользу; причем ему помогло покровительство владевшего тогда неаполитанской короной Филиппа II Испанского, с которым он поделился наследством. Вопрос о возврате этого наследства, или о так называемых «неаполитанских суммах», потом долго и тщетно занимал польское правительство, ибо наследники Ягеллонов отказались от них в пользу Речи Посполитой.

Третий брак Августа был тоже несчастлив и так же бесплоден, как и первый. Наскучив надменной, болезненной немкой, не хотевшей знать ни польского языка, ни польских обычаев, король завел дело о разводе с ней под предлогом ее неплодия, так как государство нуждалось в наследнике. Не добившись от папы формального развода, Август наконец убедил австрийский двор взять к себе обратно Екатерину. Но она не доехала до Вены и с горя умерла на дороге (1567). Очевидно, какой-то злой рок тяготел над домом Ягеллонов, отказывая им в продолжении потомства[24].

Три весьма важных события ознаменовали царствование последнего Ягеллона в Польше и Западной Руси: 1) так называемая Ливонская война с Москвой и раздел земель Ливонского ордена; 2) необычайные успехи Реформации в Польше и Литве и 3) Люблинская уния.

После Сигизмунда I Реформация не только не находила более препятствия, но и получила полную свободу, благодаря веротерпимости или, точнее, религиозному равнодушию его преемника; а потому начала быстро распространяться как в Польше, так и в Великом княжестве Литовском. Сигизмунд Август держал при себе реформаторских проповедников и собирал в своей библиотеке протестантские сочинения. Сами главные реформаторы, то есть Лютер, Кальвин, Меланхтон, Цвингли, посвящали ему свои книги и входили с ним в переписку. Одно время король даже задумал было стать во главе церковной реформы в своем государстве и обратился к папе Павлу IV с просьбой дозволить богослужение на народном языке, причащение под