Он, легок на помине, как раз и появился в кухне.

– Ты чего такая сидишь? – обнял за плечи, ткнулся носом в ухо. – Случилось чего?

– Да нет, – Ирина поднялась и продолжила расставлять тарелки. – Просто у меня тут мысль...

– Мысль? Ну давай. А может, сперва поедим? А то уж больно серьезно что-то.

– Ну, она и мысль вообще-то серьезная. Но, если хочешь, давай поедим. Зови крокодилов.

Крокодилы не заставили себя ждать. Уж что-что, но на ужин их долго ждать не приходилось никогда. Все, что Ирина готовила последние минут сорок, было сметено за такое же, если не меньшее, количество секунд.

– И это все? – с сомнением спросил Лешка, заглядывая в опустевшую сковороду, минуту назад полную жареной картошки. – Ничего больше нету? Это вы называете ужин?

– Да. Это был ужин. – твердо ответила Ирина. – И неплохой, между прочим. Жрать вообще вредно, особенно по вечерам.

– Это кому это вредно? – вставил свое слово Мишка. – Я расту, мне полезно. Вот Лешку точно можете не кормить.

Лешка, протянувшись через стол, дал ему щелбан. Меньшой врезал брату по руке, одновременно заорав, что его обижают. Начался гвалт. Ирина заткнула уши.

– Наелись – брысь все отсюда! Драться – у себя в комнате, дайте людям чаю спокойно попить! – велела она, не отнимая рук от ушей. – Нарожала мальчишек на свою голову. Всегда знала, что девочки лучше.

– Чем это они лучше? – хором спросили переставшие от негодования драться мальчишки.

– Тише.

– Ни фига! – возмутился Мишка. – Вот у нас в классе Машка Трофимова, она еще как орет.

– Ну уж тебя не переорет, – тут же вставил Лешка.

Мишка пнул его ногой под столом. Гвалт начался по новой.

После ужина Ирина предложила Сашке пойти погулять. Они иногда так гуляли по вечерам, когда с детьми, когда вдвоем. Традиция зародилась еще в Америке, когда новорожденного Мишку надо было катать в коляске, да так и прижилась. В последнее время, правда, выбраться удавалось нечасто, но сегодня Сашка был дома, и Ирине хотелось все-таки с ним спокойно поговорить, так что повод к прогулке был.

Они медленно брели вокруг дома в весенних сумерках. Воздух пах свежими тополиными почками и немного бензином. Это не раздражало и даже было почему-то приятно, по-городскому.

– Сань, – тихо сказала Ирина, беря мужа под руку и прижимаясь к нему. – А давай девочку заведем?

– Давай, – с готовностью отозвался Сашка. – Можем прямо сегодня вечером начать.

– Нет, Сань, я не об этом, – Ирина покачала головой. – Это я уже старовата буду. У меня вон яйца не вылупляются...

Сашка начал что-то такое про ее вечную молодость, но она перебила:

– Я тебе весь вечер пытаюсь рассказать. Я видела, по ящику, в новостях – там у них в Н-ске, в роддомах, полно детишек отказных, совсем маленьких. Приезжайте, говорят, кому надо.

– Прям так и говорят? – Усомнился практичный Сашка.

– Ну, не прям так, с экрана-то, но смысл именно такой конечно. Я слышала, девчонки в редакции болтали как-то, что такой вот ребеночек маленький, их в Москве вообще не найдешь, люди годами ждут... А тут вон – только съездить. Давай съездим, возьмем девочку, Саш?

– Ир, – Сашка замялся. – Я, если честно, об этом не думал совсем. Неожиданно как-то...

– Ну... Я тоже только сегодня увидела. Но вообще-то, Сань, мысль-то хорошая. Девочку... А то эти бандиты большие уже, Лешка вообще через год поступит, свалит из дому. Да и Мишка вон какой здоровый.

– Ир, но я же не против. Только своего. А то ведь, сама понимаешь, это же неизвестно что может быть. Здоровье там, наследственность... Не расхлебаешь потом.

– Ну Сань. Своего – я уже боюсь, мне лет-то вон... Организм, опять же, барахлить начинает. Я с Мишкой, помнишь, как маялась, а с тех пор десять лет прошло, между прочим. И потом – опять пацан получится, что будем делать?

– Растить.

– Ага. Я от этих-то не знаю иногда, куда деваться. Ты дома мало бываешь, а я все время с ними. Не-ет, это я уже ученая. Я только на девочку согласна. И чтоб не рожать. Саш, ну ты сам подумай, кому плохо-то будет? Возьмем ребеночка, вырастим... Их там так жалко, они там, показали, лежат в этих кроватках по трое, как селедки в банке. Мы же можем, Сань...

– Ир, – Сашка был мягок, но непреклонен. – Ир, мы, конечно, можем, и все такое, но мне эта идея не нравится.

– Ну слушай, в смысле здоровья, это же можно, наверное, там с врачами выяснить, кто родители, чтоб молодые были, студенты – наверняка студентки часто отказываются. И это, между прочим, даже здоровее гораздо, чем если бы я сама, в моем-то возрасте.

– Ну я не знаю, – в голосе Сашки не исчезало сомнение. – По моему, нормальная баба своего ребенка не оставит. И потом, Ир, мне кажется, ты сама первая не сможешь.

– Что не смогу?

– Как своего любить не сможешь. Ты нервная, у тебя натура творческая. Ты сейчас загорелась, а потом передумаешь – а это ведь ребенок, это навсегда.

– Интересное дело! Что же, мне эти надоедали, что ли?

– В том-то и дело. Это – свои, ты их носила. Ты же сама говоришь, что вообще детей не любишь, а свои просто как часть тела. Отпочковавшаяся нога. Помнишь?

Ирина действительно вспомнила, как именно такими словами описывала в студенческой компании свое отношение к новорожденному тогда Лешке. И, вспомнив, не могла внутренне не согласиться с мужем – действительно, описание казалось ей тогда очень точным, а любовь к детям всегда была для нее чем-то даже животным, идущим настолько глубоко изнутри... Может быть, Сашка прав? Но согласиться как-то вот так сразу было слегка обидно.

– Ну, слушай, это – одно, а то – другое. Ну, даже если так не получится, все равно же вырастим. Это правильно, это... благородно, если хочешь. Вон в Америке сколько народу так делает, даже негров усыновляют.

– Нет, Ирка. Это тебе не игрушки, это человек. Как это – своих так любить, а не своего – иначе. Брось. Не выдумывай. Я против. Если хочешь, давай, я тебе лучше щенка подарю. А еще лучше, – быстро добавил Сашка, заметив зарождающуюся в Ирининых глазах бурю, – еще лучше, давай, все-таки, сами попробуем. И про организм не выдумывай, нечего яйцами прикрываться. Я вот – всегда готов, обращайтесь.

– Тоже мне, пионер нашелся, – фыркнула Ирина, решая, впрочем, тему на этом считать до поры закрытой.

Но все же расставаться с идеей окончательно Ирине было жаль, и, спустя несколько дней, она рискнула запустить новый пробный шар. На этот раз аудиторией были выбраны дети.

Выждав момент наиболее благостного детского расположения – после чая со свежими ватрушками, когда рты еще были заняты, и в кухне поэтому было тихо, Ирина задумчиво, как бы в пространство, сказала:

– А знаете, я вот тут подумала... Не завести ли нам еще девочку?