им препятствий. Тина живая, стань неживой! Вейся, трясина, верной тропой! Идите с миром. И отрок из Пустого мира пусть идет с вами, только пусть держит при себе свой жгучий Дар.

Ступая след в след за Ясенем, лещане двинулись вглубь болота, направляясь к ближайшему островку. Тропа петляла между кочками, щедро усыпанными спелой клюквой (только позарься, сойди с тропы – тут тебе и конец), и окнами чистой воды, в которых как в зеркале отражаются серые тучи (множеством родников питается это болото, но черпать тут воду – безумие, хоть она и прозрачна на вид). Леший и Глеб, идущие первыми, шли как посуху, а под другими тропа проминалась, источая густую грязь. Последние шли уже по щиколотки. Волки, замыкающие вереницу, извозились по самую грудь, но за ними тропа вновь поднималась, избавившись от лишнего веса. Ясень нес на руках Весняну, которая уже несколько часов не приходила в себя. Шли медленно, нащупывая края тропы, кто палкой, кто копьем.

Они еще не достигли середины пути, как сзади послышались вопли. Троглодиты высыпали на пригорок, и на головы уходящих беглецов посыпался поток ругани и проклятий. Снести такой позор солдаты никак не могли, к тому же за неудачу их ожидала жестокая кара, поэтому их командиры решились идти в болото, благо, тропа была у них перед глазами. Торопливо и опасливо троглодиты-следопыты ступили на тропу, и тина смачно зачавкала и заворочалась, предвкушая богатую добычу. Вороны расселись по соснам, трясина для них была страшнее троглодитской мести, и они решили отказаться от преследования.

– Занимайте позицию! Стрел не жалейте! Перебьем передних и дальше – на тропу, – распорядился Гаврила, как только отряд выбрался на островок, и тихо добавил: – Хорошо бы миновать это болото до сумерек.

– Время еще есть, поспеем, – ответил Ясень, посмотрев на небо. – Однако и в темноте нам здесь ничто не угрожает. Этой ночью мы избавимся от погони.

Троглодиты растянулись по всей длине тропы, было их великое множество, и на пригорок прибывали все новые и новые отряды. Задние напирали, передние старались поскорее достигнуть островка, и время от времени то один, то другой, потеряв равновесие, оказывался в трясине. Упавшим не помогали, наоборот, топтали и спихивали тех, кто пытался выбраться на тропу, и сотрясался тогда неподвижный болотный воздух от протяжного троглодитского крика. Крик переходил в отчаянный визг по мере того, как несчастный погружался все глубже, а потом тина затягивалась над его головой, еще несколько секунд виднелись скрюченные руки, и жертва исчезала навсегда. А мимо жуткого водоворота бежали и бежали другие солдаты, торопясь к своей смерти.

У островка их встретили градом стрел. Троглодиты заорали и бросились в атаку, попирая своих же павших товарищей. За каких-нибудь десять минут множество врагов было убито и ранено (а это в данной ситуации одно и то же). Трупы не успевали увязнуть, как по ним уже бежали следующие троглодиты, и таким образом тропа как бы расширилась – солдаты шли по три, по четыре в ряд, чем еще больше увеличивали количество жертв, потому что раз сойдя с узкой тропы, выбраться назад было уже невозможно.

– Все, уходим! Все на тропу, быстро! – приказал Гаврила, выпуская последнюю стрелу.

Троглодит рухнул с пронзенным горлом не более чем в двадцати шагах от твердой земли. Следующего Гаврила поразил уже копьем, с которым расставаться не следовало, и поспешил за уходящим отрядом.

Тропа пролегала через три островка, и тот, к которому они теперь направлялись, находился в самом центре болота. Миновали его без остановки, потом перебрались через третий, совсем маленький и безлесный, и вышли на последний отрезок. Погоня следовала в ста шагах позади, постепенно отставая, но и лещане уже тяжело дышали, заляпанные грязью, уставшие и одуревшие от постоянного страха перед трясиной. Глеб то и дело запинался о собственные ноги, которые решительно отказывались повиноваться, и если бы не держался за пояс Ясеня, то давно бы уж свалился в болото. Сгустились сумерки. День стремительно угасал. Но уже близко был спасительный берег, и взгляды людей загорались надеждой.

Ясень жестоко усмехался, проговаривая про себя заклинание „Неживая топь, оживи! Верная тропа, утони!“, которое он произнесет, как только отряд выберется на сушу. Замыкающий Гаврила уже перестал оборачиваться назад, следя за троглодитами. Уже отчетливо слышны были звуки вечернего леса, и доносился запах сосен. Уже предвкушала Ольшана радость друзей, когда она заварит в котле клюквенный чай, который можно будет неторопливо с наслаждением выпить перед долгим ночным отдыхом.

Им оставалось пройти расстояние вполовину меньше, чем летит стрела, выпущенная неумелым ребенком, который только учится натягивать тетиву, как последний солнечный луч, отраженный низкими тучами, погас, и сзади раздался ужасный крик, разом вырвавшийся из сотен троглодитских глоток. Болото вокруг тропы забурлило, выпуская отвратительное зловоние, сама тропа закачалась и пошла буграми, которые лопались, источая туман чернее темноты.

– Бегите скорее! – раздался голос Вурлога. – Скорее, а то не поможет вам ваш Дар, унесите его от моего болота!

Они рванулись вперед. Тропа прыгала под ногами. Дубняга и Прохор упали, им протянули руки. Но вытащить их было невозможно – словно камни привязаны были к их ногам.

– Бегите! – крикнул Дубняга. – Бросьте нас, спасайтесь!

– Врешь! – хрипел Микола, напрягая мышцы.

Он хотел во что бы то ни стало вытянуть товарища, но вскрикнул от острой боли и, оторопев, отдернул руку, а на его запястье остались следы зубов – так Дубняга спас его от неминуемой смерти. А сам он страшно закричал – ноги его оказались в чьей-то гигантской пасти. Какая-то чудовищная сила рванула его вниз и увлекла в бездну. Так же закричал и Прохор, когда его схватили невидимые челюсти.

В ужасе лещане побежали вперед и потеряли еще одного – Степана, который и без того был ранен в голову. Они не смотрели по сторонам – старались удержаться на тропе. А Ольшана обернулась, потому что была уже на берегу. Она хотела бросить взгляд на Гаврилу, который бежал последним, но вдруг увидела вокруг себя глаза и зубы, закричала и в страхе закрыла лицо руками. Болотные твари не выносят шума, глаза всплывших чудовищ обратились на девушку, пасти нацелились на новую добычу.

С безудержной яростью бросился Гаврила на помощь подруге, размахивая ножом. Под руку попалась ему зубастая морда и откинулась назад, обливаясь черной кровью. Он успел оттолкнуть Ольшану, и челюсти, нацеленные на девушку, сомкнулись на его ноге. Тогда он повернулся и всадил нож точно в горящий глаз. Чудовище разжало зубы и безмолвно погрузилось в тину, но его собратья набросились на