К счастью, никто не тронул ни Ушакова, ни тех, кто утверждал проект. По шапке досталось только Ленину. Как мне рассказывал один михайловский пенсионер, в семидесятые, в год, когда были сильные морозы, кто-то из остряков-самоучек нахлобучил дедушке старый треух на лысину. Михайловский Ленин по какой-то причине был изваян без кепки. Даже в руках не было ни одной. Понятное дело, что немедленно приказали шапку снять, а как снять, если Ильич забрался на самый полюс большого шара пяти метров в диаметре. Еще и обледенелого. Каким-то образом все же шапку сняли, а в начале восьмидесятых шар из-под вождя убрали, перенесли монумент на самый простой пьедестал и устроили вокруг него трибуну, чтобы начальству было удобнее говорить речь перед собравшимся на демонстрацию народом. Как только переставили, так сразу и произошла, по словам того же пенсионера, другая история. Аккурат на майские праздники. Праздничные колонны проходят мимо трибун, начальство кричит соответствующие случаю кричалки, а народ, вместо того чтобы отвечать «Слава КПСС» или «ура»… помирает со смеху, потому что на многострадальной ленинской лысине сидит ворона с обломком батона и самозабвенно его клюет.

Между нами говоря, я подозреваю, что пенсионер обе эти истории выдумал. Нет, наверное, в нашей, до сих пор советской стране такого города, в котором с памятником Ленину не был бы связан какой-либо анекдот. Чем же хуже остальных Михайлов…

Предвоенный Михайлов немногим отличался от предреволюционного – те же немощеные, пыльные летом и непролазные в межсезонье улицы, те же дома и то же отсутствие электричества, те же керосиновые лампы. Зато появились громкоговорители на столбах, из которых новая власть напрямую обращалась к каждому, радиоприемники, из которых она делала то же самое, и стадион. Стадион стадионом, а кулачные бои, на которые сходились михайловские мужики и приезжавшие к ним в город побиться крестьяне из уезда, продолжались до самой коллективизации. В марте тридцать третьего в Михайлове состоялся первый районный слет колхозников-ударников. Ударникам выдавали для заметок красные блокноты с портретом Сталина и в буфете кормили бесплатными бутербродами с копченой колбасой и наливали пахнущий клопами коньяк. Ударники докладывали о том, что в колхозе «Новая жизнь» корова по кличке Чародейка дала за год почти четыре тонны молока, а свинья Большая из совхоза «Помозовский» за год умудрилась родить двадцать семь поросят. Поросята поросятами, а артель кружевниц «Труженица» плела такие затейливые кружева, что покупали их и в Штатах, и в Англии, и в Германии. Правда, только до тридцать седьмого года.

Осенью сорок первого года истекли отпущенные Михайлову на мирное житье триста двадцать три года, прошедшие со времен осады города Сагайдачным. В октябре началась эвакуация. Вывозили в тыл хлеб, скот, оборудование, архивы и специалистов с семьями. Под падающими бомбами рыли противотанковые рвы, окопы и траншеи. Сформировали истребительный батальон, а в ноябре – партизанские отряды. Двадцать третьего ноября стало известно, что немецкие танки в полусотне километров от города, а утром следующего дня они уже входили в Михайлов. Оккупация продлилась тринадцать дней. К утру седьмого декабря части десятой армии немцев из города выбили. Михайлов, как и соседний Скопин, был одним из первых освобожденных городов. Его освободили в самом начале наступления под Москвой68. Как сказал в сорок втором Черчилль по поводу разгрома англичанами африканского корпуса Роммеля, «Это еще не конец. Это даже не начало конца. Но, вероятно, это конец начала».

Боевые действия для Михайлова кончились, а война продолжалась еще три с половиной года. Артель кружевниц шила солдатское белье, телогрейки и ватные штаны. Цементный завод всю войну с перерывом на две недели оккупации делал железобетонные корпуса авиационных бомб для учебных полигонов. Их понаделали столько, что после войны из уже ненужных макетов бомб какой-то рукастый местный житель выстроил сарай.

Цементный завод

Тут надобно отступить несколько назад, чтобы рассказать о Михайловском цементном заводе. Я понимаю, конечно, что цементный завод – это не оперный театр, но в Михайлове не было оперного театра. Его нет даже в самой Рязани. Поэтому придется вам слушать про цементный завод. История его началась больше ста лет назад. Московский купец, промышленник, инженер и фабрикант Яков Ильич Ганкин в 1899 году купил имение у сына графа Дмитрия Андреевича Толстого. Того самого Дмитрия Андреевича, который увещевал Александра Второго не отменять крепостного права. Сын Толстого был, как сказали бы мы теперь, не очень крепкий хозяйственник. Правду говоря, он был бесхозяйственник, а потому имение продал Ганкину. Тот купил имение только для того, чтобы перепродать, но вдруг обнаружилось, что в нем имеются большие запасы камня и глины. Ганкин нанял экспертов, и те сказали ему, что здесь можно организовать цементный завод – здешнего камня и глин хватит на два с половиной миллиарда пудов цемента. Когда Ганкину сообщили эту цифру, он, не медля ни минуты, стал организовывать акционерное общество портланд-цементного завода. Московские банки дали ссуду, Николай Второй дал разрешение на строительство завода, и в четырнадцатом году были выпущены первые двадцать семь тысяч тонн цемента, а рабочие завода сделали первые уверенные шаги на тернистом, но недолгом пути к получению силикоза легких. Первая мировая война только подстегнула производство цемента. В начале двадцатых годов из михайловского цемента была построена Каширская ГРЭС – первая по плану ГОЭЛРО. Первая очередь московского метро была построена на михайловском портланд-цементе. Из этого цемента в шестидесятых годах строили Асуанскую плотину в Египте и олимпийские стадионы в Москве. К тому времени завод уже производил почти два миллиона тонн цемента. Завод и сейчас работает. Он умирал в девяностые, был банкротом, но был куплен другими хозяевами, выжил и стал основанием преогромного холдинга… Что же до Якова Ильича Ганкина – инженера, промышленника и фабриканта, – то он в двадцатом сел на пароход и уехал из Крыма и из России навсегда.

Каширская ГРЭС была построена в двадцать втором году, за три года до его смерти. На момент постройки она была второй по мощности электростанцией в Европе. О ней писали во всех газетах. Читал ли их Ганкин? Знал ли, из какого цемента построено это чудо техники? Он умер в Германии и был похоронен в Берлине на православном кладбище Тегель в возрасте шестидесяти пяти лет. Могила его не сохранилась.

Оперный театр в Михайлове так и не построили. И никакой другой театр тоже не построили. Ну и черт с ними. Воображаю себе михайловский театр драмы и комедии, который каждый год открывал бы сезон спектаклем по роману Гладкова «Цемент». Власти еще и заказали