– Но не замуж же? – тихо шепчет она.

А я молчу, думая, как сформулировать… Да, в тот момент я не думал о том, чтоб жениться на случайной женщине, которая понравилась в клубе. Мне много кто нравился, но жениться…

Хотя, если быть совсем честным, то никто не нравился так, как она.

– И замуж тоже, – выдаю, наконец, полуправду, – просто не так скоро. Сначала я бы познакомился с тобой, с твоими родными… Потом мы бы повстречались… А потом…

– То есть, ты не тащил бы меня… Ну… – она тихо сопит от неловкости, не умея назвать вещи своими именами.

– Тащил бы, – тут не могу лукавить, конечно, тащил бы… – А ты бы разве согласилась?

– Нет, конечно! – вскидывается она, – я вообще в первый раз в клуб пошла, мне там страшно было!

– А зачем пошла? – спрашиваю я, переваривая информацию про то первый раз в клубе. Обманывает? Нет?

– Ох… – она краснеет еще сильнее, – Алия… Она потащила. Пришла, сказала, что хочет повеселиться и не хочет замуж…

– Вот как?

Самообладание – это добродетель, самообладание, Азат…

– Да… Я даже не знала, что она в клуб поведет… Я не хотела, устала после перелета, хотела спать… А потом… Потом как-то так получилось…

– То есть, она знала, куда идет, бывала там часто?

– Мне показалось, что да, – вздыхает Наира, теплом обдавая мою грудь, – но я не могу точно говорить… А потом, после всего этого кошмара, она пришла ко мне и сказала, что рассказала маме и Рустаму, будто это я ее повела… Знаешь, это так забавно, как можно в это верить? – смеется она грустно, тонкие пальчики скользят по моей груди, – я же даже дня не провела в городе… Не знаю тут ничего… Как можно поверить, что я сразу найду путь к этому клубу?

– Да, глупо, – соглашаюсь я, проклиная себя, дурака. Простая же мысль, почему я сразу не выяснил все подробней? Почему поверил ее родственникам? Только потому, что они – родственники, и в их интересах не порочить ее честь? Судя по тому, как ее братец подкладывал под меня свою сестру, родственники они – так себе… Ничего, разберемся. Со всем разберемся. Мысленно ставлю себе зарубку пообщаться подробнее на эту тему с женихом сестренки Наиры, а то, может, человек не в курсе, что за него замуж не хотят? Я же не в курсе был…

– Ну вот… Я просто столько пережила, Азат, я так испугалась… – продолжает Наира, – мне никто не сказал про… тебя. Я честно не знала ничего! Честно-честно!

– А зачем приехала?

– В гости к бабушке! Папа и мама настояли…

Я молчу.

Ситуация мерзкая, конечно, как ни крути. Шоу уродов.

И главный урод здесь я, потому что, не разобравшись, набросился на девочку…

Так зол был в тот момент, зол и груб, хотелось куражиться над ней по-звериному. Просто потому, что понравилась сильно. И потому, что была недостойна проявленного интереса. Как я думал тогда.

И вот теперь, обнимая доверчиво льнущую ко мне женщину, понимаю, что вел себя дико. Что, в самом деле, надо было поговорить… Но как? Я тогда ни одного ее слова слушать не хотел. И не поверил бы ни одному ее слову!

– Не переживай. Теперь ты – моя. Все будет по-другому.

– Правда? – она поднимает лицо от моей груди, смотрит своими огромными темными глазами, и я не могу сдерживаться больше.

Целую ее, потом мягко заваливаю на покрывало, опять силой развожу тонкие пальчики, заставляя открыть для поцелуев нежную грудь.

Наира больше не шепчет отказ, покорно позволяет себя целовать, только вздрагивает, когда излишне увлекаюсь…

Нежная такая, нежная… Вкусная… Моя…

Я настолько увлечен моей женщиной, что не сразу понимаю, что в пещере слышатся какие-то посторонние шумы. Словно камни катятся… А потом… Голоса!

Нас нашли.

Наше спасение происходит как-то… спокойно. Обыденно.

Может, потому, что я не успеваю переключиться от нежных, таких горячих поцелуев своего мужа, к реальности? И все происходящее кажется сном?

Смутно припоминаются события спасательной операции.

Вот Азат замирает, прекращая меня целовать, а я, не разобравшись, жалобно стону и сама тянусь к нему за лаской. Развратница, ох, какая развратница! Он меня приучил к себе так быстро, так крепко! Даже осознавать это все тяжело!

Вот муж вскакивает с нашего импровизированного ложа, осматривает меня, лихорадочно сдирает с себя пиджак и укрывает, полностью пряча разорванный ворот платья.

Затем идет ко входу в пещеру, где уже видны лучи фонарей…

И только тогда, только в тот момент до меня доходит: нас спасли! Нас наши! Ох, в это даже не верится сначала! Прекрасно, превосходно просто!

Вскакиваю, торопливо запахиваю пиджак мужа, стыдливо поправляю юбку…

Придут же наверняка мужчины… Они увидят меня, поймут, чем мы тут… Ох, стыдно!

В этот момент приходит понимание, насколько много во мне женского, присущего моему народу. Я не бегу к спасателям, наплевав на свой внешний вид, как это сделала бы любая европейка… Нет, я сижу на топчане и, стыдливо кутаясь в пиджак, терпеливо жду, когда за мной вернется мой муж. И думаю о том, что у меня разорвано платье и волосы в беспорядке, и что все-все поймут… Только посмотрят – и поймут… Откуда во мне столько стыдливости?

Со стороны входа в пещеру слышны возгласы, смех, пещеру расчерчивают лучи мощных фонарей.

Спасатели входят в наше временное пристанище, Азат идет первым. Он сходу укрывает меня каким-то покрывалом, прячет от чужих взглядов.

– Вы как себя чувствуете? – спрашивает один из мужчин, внимательно рассматривая меня.

– Спасибо, – шепчу я, опустив ресницы, – все хорошо…

– Вы в порядке? Пойдемте, вас осмотрит врач…

– Он пойдет со мной, – отрезает Азат, беря меня за руку и ведя в сторону выхода, – ее осмотрит наш семейный врач.

Мы идем в сопровождении спасателей к выходу, с трудом преодолеваем завал, где расчищен лаз, в половину моего роста. То есть, я иду, пригнувшись. А вот Азат – чуть ли не ползком.

Снаружи на нас буквально падает солнце.

Оно слепит настолько сильно, что слезятся и болят глаза.

Я стою, задохнувшись, ощущая, как кружится голова, как темнеет в глазах, и не могу понять, отчего. То ли от перепада давления, то ли от солнечного света, то ли от свежего воздуха.

А, может быть, от облегчения и радости. Что жива. Что могу дышать, смотреть, ощущать…

Ох, какое же это счастье, оказывается!

Вот, верно говорят, отними у человека необходимую малость, а затем верни… И не будет его счастливее на всем белом свете!