— Что нам делать с этой падалью? — спросил Гуттор.

— Там увидим, — отвечал Грундвиг, — а теперь надо поскорее дать другой сигнал, чтобы вызвать Надода на берег. Надобно, чтобы промежуток между обоими сигналами был не слишком длинен.

И он крикнул, как кричит снеговая сова, сделав это с не меньшим совершенством подражания, чем незадолго перед тем Торнвальд.

Это было как раз в ту минуту, когда Красноглазый ушел от Ингольфа, уговорив его исполнить приказание Гинго.

Выйдя на берег фиорда, Надод стал вглядываться в темноту, чтобы узнать, в какую сторону надо идти. Раздавшийся легкий кашель указал ему направление.

Надод повернул немного вправо.

Гуттор и Грундвиг отошли шагов на сто, чтобы Надод не увидел мертвецов, и также для того, чтобы быть подальше от корабля.

— Есть у тебя, чем его связать и заткнуть ему рот? — шепотом поинтересовался Гуттор.

— Держу в руках и то и другое.

— Ладно. Предоставь сделать первое нападение мне, так как он, вероятно, очень силен: он и пятнадцатилетним мальчишкой был уже силач порядочный. Если будет можно, я схвачу его сзади, а ты тем временем поскорее заткни ему рот.

— Хорошо… Но тс-с!.. Молчи!..

Надод подходил, приговаривая тихонько: «гм!.. гм!..» Грундвиг отвечал тем же… В темноте неясно обрисовывалась коренастая фигура бандита, и Грундвиг с Гуттором разом почувствовали, что противник будет у них серьезный.

Гуттор торопливо шепнул своему товарищу:

— Смотри же, не суйся, а то ты мне только помешаешь.

В открытой борьбе богатырь справился бы, конечно, с Надодом в десять секунд, но тут дело шло не о том, чтобы убить Надода, а о том, чтобы взять его живым и в то же время помешать ему крикнуть. Тут, стало быть, нужна была не только сила, но и ловкость, даже главное — ловкость.

Гуттор присел в траву, а Грундвиг отошел шагов на двадцать, чтобы Надод прошел мимо Гуттора.

Бандит шел уверенно. Между тем малейший случай мог все погубить. Прошедший день был очень жаркий, и теперь на небе по временам вспыхивали зарницы. Как раз тогда, когда бандит проходил мимо Гуттора, вспыхнула особенно яркая зарница. К счастью, бандит не приготовился к этому и не успел ничего заметить. Впрочем, он смутно разглядел перед собой человека.

— Это ты, Торнвальд? — спросил он. — А где же твой товарищ?

Необходимо было отвечать, иначе у негодяя непременно возникло бы подозрение. Но что, если он вдруг услышит не тот голос, которого ожидает?

Однако Грундвиг все-таки решился ответить.

— Он спит в траве, — прошептал он так тихо, что Надод едва-едва расслышал.

— Этакий лентяй!.. Но ты можешь говорить громче, мы ничем…

Он не договорил.

Грундвиг кашлянул. Это был сигнал. Гуттор, уже стоявший сзади бандита, вдруг обхватил его руками и сдавил ему грудь так, что у того захватило дух. Нападение было так внезапно, что негодяй, считавший себя в полной безопасности, от изумления раскрыл рот и поперхнулся недоговоренной фразой, которая остановилась у него в горле.

Одним прыжком Грундвиг подскочил к нему и воткнул ему в рот кляп.

— Поторапливайся, — сказал товарищу богатырь своим ровным, спокойным голосом, — а то этот негодяй колотит меня по ногам каблуками… Но если он надеется вырваться…

— Не бойся, он сейчас успокоится, — отвечал Грундвиг и, обратясь к бандиту, продолжал: — Слушай, Над, злодей и убийца, я — Грундвиг, а держит тебя в своих руках Гуттор, одним ударом кулака убивающий буйвола. Ты не забыл ведь нас, разумеется?.. Ну, так знай, что если ты будешь барахтаться, то я задушу тебя, как пса!

Надод вздрогнул всеми членами, услыхав эти два имени, вызывавшие в нем самые ужасные воспоминания.

Он знал, что Гуттор и Грундвиг ничего на свете не признавали, кроме Бьёрнов и всего, к ним относящегося. Добродетель, мужество, честность, великодушие имели в их глазах цену лишь в том случае, если относились к Бьёрнам. Что такое честь?.. Честь рода Бьёрнов. Если ее задевали, то у Грундвига и Гуттора пропадала всякая жалость к людям. Двадцать лет тому назад они превратили в безобразный кусок мяса того, кто был виновником пропажи мальчика из рода герцогов Норландских, и теперь этот виновник снова попал в их руки. Он собирался им мстить, а сам — в их власти!.. Надод видел, что теперь ему приходится отказаться от всех своих надежд и даже расстаться с собственной жизнью…

— Ну, теперь поведем его в башню Сигурда, — объявил Грундвиг, заранее составивший себе план.

— Сейчас, только дай мне убрать эти два трупа, — промолвил Гуттор.

Он вернулся к тому месту, где лежали мертвецы Торнвальд и Трумп, взвалил разом оба трупа себе на плечи, подошел к самому краю берега фиорда и бросил их в бездну, которая раскрылась и поглотила их навсегда.

Башня Сигурда. — Надод покоряется необходимости. — Гленноор убит!

— НУ, ДРУГ МОЙ НАДОД, — ОБРАТИЛСЯ Грундвиг к своему пленнику, оставшись с ним наедине, — ты, стало быть, не выдержал и явился еще раз взглянуть на Розольфсе, на родные места, на старых друзей. Ты обещал вернуться — и вернулся; обещание свое держишь ты свято, Над; это хорошо. Я уверен, что ты останешься доволен приемом, который мы тебе окажем. Неужели ты думаешь, что о тебе забыли и что счет с тобой покончен после того, как тебя наказали? Напрасно. Ведь герцогиня после пропажи сына истаяла от горя, как свеча, и умерла; за ее смерть еще не отомщено. Даже если бы ты и не явился в Розольфсе, за тобой все-таки оставался бы неуплаченный должок… Узнай же, дружок, чтобы уж не лгать без нужды, когда мы будем тебя спрашивать, — узнай, что мы проведали про все твои намерения. Люди, которым ты поручаешь свои дела, слишком много болтают между собой. Двое из них уже поплатились жизнью: Гуттор пошел бросить в море их трупы. Слушай теперь, что я тебе скажу, и обдумай все это на досуге, пока мы ведем тебя в Сигурдову башню, знакомую тебе так же хорошо, как нам. Я думаю, ты в настоящую минуту не дорого дашь за свою жизнь? Так знай, что единственное средство спасти ее и получить свободу — это чистосердечно во всем признаться. Мало того: тебе можно будет даже некоторое вознаграждение дать, чтобы ты впоследствии мог честно жить на полученные средства, если только честная жизнь совместима с твоей испорченностью. Если ты скажешь нам всю правду, то клянусь тебе, что все это будет сделано для тебя; если же ты солжешь — тогда не прогневайся: тебе не жить… Итак, судьба твоя в твоих собственных руках.

При первых словах Грундвига бандит вздрогнул. Итак, ему оставалась еще надежда на спасение жизни, а стало быть, и на сохранение возможности отомстить… Он в эту минуту с радостью отдал бы свою жизнь за то, чтобы хотя в продолжение десяти минут иметь в своих руках Гуттора, Грундвига, Харальда и его сыновей.

По мере того как норландец развивал свои мысли, Надодом овладела сильнейшая радость. В его изобретательном на все злое уме быстро родился новый план, и, когда Грундвиг кончил свою речь, бандит сказал сам себе: