– Кот, а кот. Ты валерианку пьешь? А за нее п…ду лизнешь? – противно засмеялась она. – А то смотри, накапаю, а потом те в рот накакаю. Так что, пьешь, не пьешь? Есть ли в письке вошь?

– Заткнись, Скороха. – перебила ее старшая. От твоих рифмованных шуток тошнит уже. – Давай, рассказывай, – она опять пристально посмотрела на Анюту. Ее взгляд был настолько колючим, что от него холодела спина.

– Что рассказывать?

– Что, как, зачем, за что?

– Да, в общем-то, не за что.

– Здесь все «не за что», – вмешалась большегрудая женщина с большими толстыми губами и огромной родинкой возле носа. Кого замочила?

– Я никого не мочила. Меня подставили, а потом заставили подписать.

– Никто никого не мочил, – нее дала ей договорить, все та же пышная женщина. – Ты не с прокурором и не со следаком базаришь. Так что пурга твоя здесь не прокатит.

– Да я, правда, не убивала. Я зашла к тетке, а она лежит. Вокруг кровь, в ней ножницы торчать, – попыталась оправдать себя Анюта, – не знаю, зачем я их схватила. И денег не было. Решила поживиться немного. Тетку-то не вернешь, ей-то все равно уже. А я без гроша. Полезла в шкаф, а тут менты. Ну и все.

– Не складно, – поджала свои, и без того тонкие губы, старшая.

– Почему не складно?

– Потому что так все говорят. Нужно что-то новенькое, свежее. А не эта сказка, несчастного терпилы. – За бабки тетку грохнула?

– Да, клянусь, я не убивала!

– Не клянись, не в церкви. Ладно, – немного помолчав, сказала старшая, – Осмотрись пока. Там видно будет. Курить есть?

Ранее Анюта не курила, но попав в СИЗО, быстро этому научилась. Сигареты у нее были. Как всегда, выручила Скакун, пока они находились на карантине. Вытащив пачку, она протянула ее худощавой женщине.

– Благодарю, – ответила та, вытащив сигарету. Закурив, она выпустила дым и представилась: – Я Вдова. Не подумай, от фамилии Вдовцова. Здесь я смотрю за порядком. Принимаю решения, касаемые хаты, тоже я. Опущенных у нас здесь нет. А точнее ВИЧевых, стукачей и крыс. Тихая у нас хата. Спокойная. Так что тебе повезло. Вливайся. Тебе еще здесь долго парится. Сколько тебе, двенашку впаяли?

– Да, – грустно кивнула Анюта.

– А мне еще шесть осталось. Кувалда уже в этом году откинется. Поэтому, после себя Горбушу, за старшую оставлю. – С этими словами, Вдова цепко обняла, сидящую рядом с ней женщину, с такими же тонкими губами и очень густыми кудрявыми волосами.

– Да может, я раньше тебя соскочу. Получу УДО и вольным ветром отсюда.

– Да хрен тебе будет, а не УДО. Попомни мое слово. Эта тварь тебе его никогда не попишет. Если только с погон слетит, и ее место кто-нибудь другой займет. А пока она там, ты здесь. И не надейся.

На зоне Анюте не было так сложно, как казалось. Она давно привыкла находиться в заключении. Ей не было известно, что такое свобода. Всю жизнь за ней наблюдали, следили и держали взаперти. Но как бы странно и прискорбно не звучало – здесь ей было лучше. Именно здесь, она обрела, свой долгожданный покой. Именно здесь, как ей казалось, у нее появились друзья. Конечно, Анюта понимала, что после выхода на волю, эта дружба развеется. Вряд ли они с девчонками будут встречаться, гулять, отдыхать и вспоминать проведенные годы заключения. Но это будет после. А сейчас, она здесь все в замкнутом пространстве и на одинаковых условиях. Почти на одинаковых. Здесь также как и везде, кто-то выше, а кто-то ниже. Но это только здесь. Опять же, когда они окажутся на свободе, все может поменяться. Одни будут стараться забыть все, как кошмарный сон, вторые, наоборот, будут с улыбкой вспоминать, как здесь было. А третьи, как правило, те, кто сейчас внизу, по освобождению, будут ходить и бить себя в грудь, крича о том, что мотали срок. Будут приписывать себе чужие заслуги и примерять на себя чужой статус. Просто, для самоутверждения. А точнее для того, что бы хоть где-то, после долгих лет унижений, отыграться на тех, кто слабее. Здесь это сделать невозможно, по причине ограниченного круга людей, который все про тебя знают, которые сбились в одно крепкое цельное стадо, а ты изгой. А на воле и людей больше. И никто ничего о тебе не знает. Ходи, да пальцы растопыривай. А Анюте здесь было легко. Наконец-то, за долгое время, она вспомнила, что значит смех. Звонкий, живой и очень задорный. Пусть от частого курева, голос подхрип, и больше не блестал красотой девичьего раската, а больше походил на откашливающий приступ, зато он был настоящий. Девчонки частенько болтали о чем-нибудь вечерами, не забывая о подколках и других веселых разговорах. И вроде бы здесь все вместе, как говориться, живут одной семьей, но все-таки все были разбиты на разные семейки, состоящие из двух-трех человек. Это нормально для женских тюрем. Заключенным так намного проще устроить свой быт и перестроиться от прошлого в настоящее. У некоторых пар были почти полноценные семьи. В парах, которых присутствовал мужчина. Точнее это женщина, взявшая на себя его роль. Многие из них даже отращивали волосы на ногах, применяя хитрые способы, что бы больше походить на сильную половину человечества. Анюта не имела страсти к однополой любви и не была сторонником подобных экспериментов. Ее тесный мирок состоял из трех человек: она, Вдова и Кирюшка. Кирюшка была веселой девчушкой-хохотушкой. Ее заливистый смех, поднимал всем настроение. Она никогда не падала духом, была шустрая, ненавязчивая и очень солнечная. Густые волосы были подстрижены, а на огромные голубые глаза, падала непослушная косая челка. Кирюшку здесь просто обожали. На воле таких людей не встретишь, а тут и подавно. За все время, она ни разу ни с кем не поссорилась. Да и не из-за чего было. Прозвище Кирюшка она получила от уменьшительно-ласкательного имя Кира. Анюта очень полюбила свое новое семейство. Они стали для нее больше, чем родные. Кирюшка была для нее словно сестренка, о которой она так мечтала в детстве, и о чем очень часто просила маму с папой. А Вдова была лидер. Жесткая, властная, сильная, смелая, умная. Анюте безумно льстило, что именно она взяла ее под свое крыло. Это была защита и опора. Никто из сокамерниц не смел, перечить или выказывать свое недовольство по отношению к ней. Вечерами, перед сном, Анюта часто задумывалась, почему так происходит? Ведь, как правило, ее не любят люди. Над ней смеются, ни во что не ставят,