Он посмеялся.

– Думаю, это хорошо, что все начинают с тобой игру, будучи в одинаковом положении. Даже если это значит, что ты одинаково всех не любишь.

– Абсолютно верно. – И это действительно было правдой. И как я раньше не замечала такую свою черту вплоть до этой минуты? Возможно, из-за того, что у меня хорошо получалось притворяться до тех пор, пока я не могла сказать, что человек мне действительно нравится. Но Донаван, очевидно, видел меня насквозь. Я сделала глубокий вдох.

– Просто я… – А что я? И вправду была расстроена этим свиданием? Не думаю. – Вообще-то по части отцов у меня противоположная проблема.

– И какая же?

– Мой отец всегда где-то рядом со мной. Может показаться, что это хорошо и что меня всегда есть кому поддержать, но на самом деле – наоборот. У меня чувство, будто он ждет, пока что-то пойдет не так, пока мои мечты не разлетятся на куски. И тогда он точно будет рядом, чтобы поддержать меня, но почему-то сейчас он этого делать не может. – Я только что сказала это вслух своему репетитору. Зачем? Я человек достаточно открытый, но только потому, что я никогда не делилась ничем важным. Мне захотелось вернуть слова назад. Я как будто выставила душу напоказ, как будто позволила ему увидеть, какая я на самом деле уязвимая. Это та моя сторона, которая говорит: «Я нуждаюсь в том, чтобы отец мной гордился, чтобы чувствовать, что я чего-то стою». – В любом случае, – добавила я, когда он ничего не ответил, – бедняжка я, правда? Всего лишь стану звездой кино.

– Ты имеешь право расстраиваться.

– Но я не расстроена, просто раздражена больше, чем обычно. И я счастлива, что отец сегодня на свидании. Может, у него появится кто-то, на кого он переключит внимание.

– Может быть, – сказал Донаван.

– Я лучше пойду. Сообщу, когда закончу с оставшимися уроками.

– Окей.

– Пока, – сказала я и быстро повесила трубку. Я зарылась лицом в одеяло. Почувствовала тепло. И почему меня так волновало, что я с ним разоткровенничалась? Мы же были друзьями. Он рассказал свою историю. Мы квиты. Я просто устала. Мне нужны были душ и сон, и затем я снова буду чувствовать себя нормально.

Танцующие могилы

EXT. Лес. Ночь

СКАРЛЕТТ все хуже, несмотря на то что она выпила противоядие. Она преследует ничего не подозревающего ГОРОЖАНИНА, пока тот вместе со своей собакой идет домой по лесной тропинке. СКАРЛЕТТ сохранила кое-какие человеческие черты, так что она умнее обычного зомби, подчиняющегося инстинктам, и более опасна. Она знает, как спрятаться, как незамеченной пробраться куда-нибудь, как убедить кого-нибудь в чем-нибудь и может даже предсказать реакцию.

ГОРОЖАНИН

Ты слышала какие-то странные звуки, Перчинка? Нам лучше поторопиться. Здесь небезопасно.

Слишком поздно. СКАРЛЕТТ не оставила ему возможности сбежать, а он об этом еще не знает.

Двадцать один

– Скучала по мне? – спрашивает меня Грант на площадке на следующий день.

Нам все еще предстоял день съемок в библиотеке перед тем, как мы переместимся в лабораторию. И сегодня, в первый раз с момента начала съемок, мы снимали сцены, где я еще не была зомби. Так что сегодня я в человеческом обличии.

– Со вчерашнего дня? – спросила я.

– Да.

– Как ни странно, совсем чуть-чуть.

Он засмеялся, будто это была шутка.

– Кошку моей мамы зовут Перчинка, – сказала я.

– Прости?

– Я думала об этой сцене, где Скарлетт в первый раз убивает человека. Мы снимаем эту сцену в конце недели в горах. Собаку зовут Перчинка. Я только сейчас это вспомнила. Забавное совпадение, что мамину кошку тоже так зовут. Это кошка из приюта, поэтому имя шло с ней в комплекте. – Только сейчас я осознала, что не могла перестать говорить, потому что очень волновалась. Сегодня мне придется поцеловаться с Грантом Джеймсом.

– С ума сойти.

– Энтузиазма в тебе хоть отбавляй.

Я попыталась найти Гранта глазами и обнаружила, что он совсем рядом.

– Знаешь, – сказал Грант, – если бы ты все время была человеком, то с химией бы у нас проблем не возникло.

Он положил руки мне на плечи. Я прислонилась спиной к его груди и закатила глаза.

– А если бы ты не был более понимающим, то тебе бы пришлось палкой отгонять от себя девчонок, – сказала я сухо.

– Уже этим занимаюсь. – Он придвинулся ближе. – Приготовься, скоро твой мир изменится навсегда, – сказал он псевдо-шутливым тоном, но по голосу я уловила, что он действительно в это верит.

В это время Реми обходил декорации вместе с оператором. Половина времени на площадке – это ожидание, другая половина – повторение одних и тех же сцен снова и снова, пока камера снимает с разных углов. Это не как в театре, где у тебя только один шанс, чтобы произвести на зрителя хорошее впечатление.

– Кстати, – сказала я, пытаясь сменить тему, потому что Грант вообще не помогал мне в области «притворись-что-я-тебе-нравлюсь», – чем вы занимались с Амандой вчера после моего ухода?

– Да так. Она думала, мне нужны ее поцелуйные советы. Сегодня как раз скажешь, права она или нет.

Если я закачу глаза еще больше, то они вывалятся из глазниц.

Реми подошел к столу, за которым мы сидели.

– Кто-нибудь трогал что-нибудь на столе?

Арт-директор поспешила вперед и принялась переставлять предметы перед нами.

– Здесь ничего нельзя трогать, – предупредил Реми.

– Не хватает пера и чернильницы, – сказала арт-директор.

О, черт.

– Простите, я одолжила их. Пойду принесу обратно.

Я убежала, боясь увидеть выражение лица Реми.

Добравшись до трейлера, я быстро нашла нужные предметы и затем облокотилась на стойку у висящего на стене зеркала.

– Ладно, Лейси, ты все сможешь. Тебе может не нравиться Грант Джеймс в романтическом смысле, но Скарлетт любит Бенджамина. Ты Скарлетт.

Мой желудок сжался, когда я осознала, что это не сработает.

– Тогда как насчет вот чего? – спросила я у отражения. – Притворись, что на его месте Донаван.

На моих губах заиграла слабая улыбка, и я заметила, что к щекам вернулась краска.

– Теперь счастлива? Ты наконец признала это. Аманда была права. Тебе нравится Донаван. Жаль, это знание ничего не изменит.

Не считая моего собственного запрета на отношения, Донаван не встречается с актрисами. Мне просто повезло, что я не была интересна первому же парню, на которого запала.

Вернувшись на площадку, я вручила чернильницу и перо раздраженной арт-директору.

– Простите, – сказала я.

Она не ответила, но отнесла их к столу, где разместила ровно на тех местах, где они были до этого.

– У тебя