– Иди к трапу, – подталкиваю его в спину, – и без глупостей, иначе опять сделаю больно…

– Ну, рассказывай, злодей, как докатился до такой жизни.

Злодей буравит меня взглядом филина-наркомана и морщит щеку, обследуя языком поврежденные моим коленом зубы.

– Пошел ты!

– Должен уточнить одну небезынтересную для тебя деталь: в моем чемодане лежит старый советский паяльник, а также у меня прокачан до восьмидесятого уровня навык терморектального криптоанализа. Надеюсь, в твоей памяти сохранились обрывки из криминальных российских новостей? Не забыл еще виртуальный аромат поджаренной прямой кишки?

– Дай лучше закурить, – просит он, сплевывая на пол кровь.

Присаживаюсь напротив, извлекаю из его кармана помятую пачку, щелкаю зажигалкой. Он затягивается, выпускает дым…

Я притащил поверженного борова в собственную каюту, связал ноги и руки полотенцами, усадил на пол. И теперь допрашиваю. Надо же, в конце концов, выяснить, какого черта он за мной охотится!

– Хорошо. Попробую обойтись без паяльника.

Злодей усмехается: дескать, попробуй.

– И попробую. Нет ничего проще – твоя анкета написана на твоей же роже.

– Да ну! Интересно послушать, что же там написано.

– Напрасно иронизируешь. Там написано буквально следующее: в школе ты учился слабо, уроки прогуливал, одноклассников недолюбливал. В лихие девяностые при первой же возможности забросил учебу и ломанулся на заработки в коммерцию: построил ларек или арендовал подвальчик под магазин. Дельце давало прибыль, и все бы ничего, если бы ты остался в своем ларьке на обочине пыльной российской дороги. Но в какой-то роковой момент в твоей заднице вдруг взыграли амбиции: я всесилен, мне все по карману! И, забрав заработанные бабки, ты рванул покорять Европу. Верно?

– Складно излагаешь, – опять облизывает он искалеченный зуб. – А дальше?

– Продолжение твоей истории не такое складное, как начало. В первые пару лет в Европе у тебя тоже все получалось. Более того, по меркам своего европейского села ты стал крупным бизнесменом: впаривал финнам что-то шведское. На жизнь хватало. Немудрено, ведь за тебя работали привезенные из России деньги. Пока у человека есть деньги – он желанный гость в любой западной стране, не так ли?

Нахмурив брови, собеседник молчит и глядит на меня так, как глядели с экранов телевизоров псевдоэкстрасенсы, обещавшие населению полное излечение от импотенции, небывалый рост сисек и рассасывание швов. Стало быть, я попал в точку.

– Потом коммерция не заладилась, – продолжаю «давить на опухоль». – Ты терпеливо батрачил, верил, ждал, но фарт отвернулся – таких сумасшедших барышей, как в России, не было и в помине. Ты метался, менял поставщиков и направления деятельности, даже попытался сунуться во власть, но ничего не получалось – европейская планка для чиновников несколько выше российской. Здешние мэры и бургомистры тоже воруют, но в них за версту чувствуется культура, порода, образование.

– Похоже на правду, – цедит пленник.

– Ты успел обзавестись приличным жильем, с вышколенным консьержем и зеркальным лифтом, с джакузи и видом на ухоженную набережную. А дела не шли, бизнес трещал по швам, воздушные замки ветшали, и ты с ужасом понимал, что твоему благополучию скоро придет конец.

– Хм, сука! С лифтом и видом на набережную угадал!

– А с бизнесом?

– И с бизнесом тоже, – помрачнев, кивает он. – Короче… Может, поставишь диагноз, если такой умный? Почему тут не срослось?

– Попробую. Только предупреждаю: диагноз тебе не понравится.

– Валяй – я не обидчивый.

– Все просто: не срослось потому, что твой уровень – надувать доверчивых покупателей на просроченных продуктах в ларьке или в скромном подвальчике.

– В ларьке?! Да у меня в родном городе было два магазина общей площадью в триста квадратов!

– Это не важно. Принципиально другое: ты упустил единственный шанс. Сказать, когда?

Он глядит на меня, хлопая длинными ресницами. Не знает.

Зато отлично знаю я.

– Когда свалил из России. Ты мог чего-то добиться только там, и только в девяностых, когда проходимцы вроде тебя быстро добывали деньги с помощью криминала и покупали на них должности или мандаты.

– А сейчас? – удивленно пучит он глаза.

– И сейчас покупают, только цены выросли.

– И насколько же?

– Твоих трехсот квадратов не хватило бы даже мандат депутата забытого богом райцентра.

– Так уж и райцентра?

– Видишь ли, в России теперь есть такая профессия – Родину расхищать.

– Это что-то новенькое.

– Увы, жизнь не стоит на месте. Сначала растет аппетит, следом – цены. За время твоего отсутствия в нашей стране многое изменилось.

Он шмыгает носом, сопит, во взгляде мыслительный процесс.

Мне остается закончить вводную часть монолога, смысл которой в психологическом подавлении личности, и перейти непосредственно к допросу.

– Вот и сидишь тут на полу чужой каюты, загнанный проблемами, понурый, с перхотью на воротнике. А твои одноклассники и друзья детства чеканят в России увесистую монету. Не все, конечно, а те, у которых голова на плечах и руки произрастают из нужных мест.

– Чего ты от меня хочешь? – спрашивает он. В голосе уже нет ни спеси, ни наглой уверенности.

– Ты выкладываешь все, как на исповеди, а я помогаю тебе исправить ошибки юности.

– Ты что – Господь Бог?

– Нет, но близок к его апостолам.

– Да?.. И кем же ты там… в России? Ну, в смысле, где работаешь?

– Командую одним из спецподразделений ФСБ.

– Заметно, – снова сплевывает он кровь. – Ладно, развяжи руки. Я согласен.

– Точно согласен? Или мне придется вторично ровнять твоим затылком пол?

– Точно, – бурчит он. – Я и сам понимаю, что пора возвращаться на родину…

– С Леоной мы познакомились в Барселоне, примерно за пару месяцев до того, как директор фонда «Каритас» приставил ее к этому странному старику.

– Почему вы сочли Сальвадора странным?

– Понимаешь… Леона давненько подрабатывала в благотворительном фонде и знала порядок, согласно которому старикам-инвалидам оформлялась опека. Обычно эта процедура длилась от двух недель до полутора месяцев, а в случае с Сальвадором все произошло мгновенно. Поговаривали, будто кто-то перевел огромную сумму на счет фонда и это ускорило дело…