– Ты сочиняешь трагедию на пустом месте, – замечаю я. – У нас нет причин думать, что он не в курсе. И он не один из нас. Он не шпион.

Таракан обгрызает последние хрящики с куриной косточки. Он уже прикончил целую тарелку и принимается за огурцы.

– Мы с тобой договорились, что я буду учить его, и я взял Кардана под свое крыло. Ловкость рук. Чистка карманов. Немножко магии. У него хорошо получается.

Вспоминаю монету, с которой играли длинные пальцы Кардана, когда он разглядывал остатки сожженной мебели в своей комнате. Сердито смотрю на Таракана. Он хохочет.

– Не смотри на меня так. Ты сама со мною согласилась.

Эту часть я почти не помню – была слишком озабочена тем, как заставить Кардана служить мне год и один день. Чтобы, когда он поклянется, посадить его на трон. Я могла бы наобещать ему гораздо больше, нежели обучение шпионскому ремеслу.

Но вспоминая ночь, когда в него стреляли и когда он проделывал трюки с монетой, не могу не думать про его взгляд, тревожный и пьянящий.

«Целуй, пока меня не затошнит».

– А сейчас он притворяется, не так ли? – продолжает Таракан. – Потому что если он настоящий Верховный Король Эльфхейма, которому мы должны служить, то мы в каком-то смысле проявляем неуважение, управляя королевством за него. Но если он притворяется, значит, он точно шпион и, возможно, лучший из нас. А это делает его частью Двора теней.

Я залпом выпиваю кофе.

– Мы не можем об этом говорить.

– Дома не можем, – соглашается Таракан и подмигивает мне: – Поэтому мы здесь.

Я просила его соблазнить Никасию. Да, признаюсь, «в каком-то смысле проявила неуважение» к Верховному Королю Эльфхейма. И Таракан прав: Кардан, согласно моему требованию, только притворяется, что он король. Поэтому и не воспринял это как оскорбление.

– Хорошо, – уступаю я. – Придумаю, как сказать.

Таракан улыбается:

– Отличная здесь еда, правда? Иногда я скучаю по миру смертных. Но, к добру или нет, моя работа в Эльфхейме еще не закончена.

– Будем надеяться, что к добру, – отзываюсь я и откусываю от картофельного пирога, поданного вместе с омлетом.

Таракан фыркает и берется за свой молочный коктейль. Все тарелки он уже опустошил и сложил в стопку сбоку от себя. Поднимает кружку:

– За торжество добра, только не раньше, чем мы возьмем свое.

– Я хотела спросить у тебя кое-что, – говорю я и чокаюсь своей кружкой. – Про Бомбу.

– Не вмешивай ее, – говорит он, изучающе разглядывая меня. – И если можешь, не втягивай ее в свое противостояние с Королевой Орлаг. Знаю, ты всегда суешь свой нос, куда не следует, словно скучаешь по топору, но если уж на плахе рядом с твоей головой должна оказаться чья-то еще, то не такая пригожая.

– Твоя подойдет? – спрашиваю я.

– Гораздо лучше, – заявляет он.

– Потому что ты ее любишь?

Таракан мрачнеет:

– А если бы и любил? Хочешь солгать мне насчет моих шансов?

– Нет… – начинаю я, но он перебивает:

– Люблю хорошую ложь, – говорит он, поднимаясь и кладя на стол невысокий столбик серебряных монет. – А хорошенькие лгуньи мне нравятся еще больше, что играет тебе на руку. Но есть такая ложь, на которую не стоит даже слова тратить.

Закусываю губу – мне нельзя говорить дальше, чтобы не выболтать секрет Бомбы.

После трапезы мы разделяемся; у каждого в кармане стебли крестовника. Смотрю, как он уходит, и думаю про его слова о Кардане. Я столько прилагала сил, чтобы не воспринимать его как истинного Верховного Короля Эльфхейма, что совсем выпустила из вида, считает ли он сам себя Верховным Королем. И если нет, означает ли это, что он числит себя среди моих шпионов.

Держу путь на квартиру сестры. Хотя для похода по улицам я надела одежду смертных и стараюсь своим поведением не вызывать подозрений, вскоре становится ясно, что в Мэне девушка в камзоле и высоких сапогах для верховой езды привлекает любопытные взгляды. Правда, никто не пугается и не считает меня пришельцем из другого мира.

«Может, она участница какого-нибудь средневекового фестиваля?» – предполагает одна девушка, мимо которой я прохожу. Несколько лет назад она на таком побывала, и ей очень понравился рыцарский турнир. Съела там большую индюшачью ногу и впервые попробовала медовуху.

– Она ударяет в голову, – говорю я. Девушка соглашается.

Пожилой мужчина с газетами замечает, что я, наверное, принимаю участие в постановке Шекспира в парке. Несколько подростков-бездельников кричат мне, что Хэллоуин в октябре.

Воздушный народ, без сомнения, давно выучил этот урок. Не нужно обманывать людей. Они сами себя обманут.

С этой мыслью в голове пересекаю усеянную одуванчиками лужайку, поднимаюсь по ступенькам и стучусь.

Хизер приоткрывает дверь. У нее розовые волосы, которые она недавно покрасила – специально к свадьбе. Секунду смотрит озадаченно, наверное, из-за моего наряда, потом улыбается и отворяет дверь:

– Привет! Спасибо, что согласилась подвезти. Почти все упаковано. У тебя большая машина?

– Конечно, – лгу я и в отчаянии осматриваю кухню в поисках Виви. Как моя старшая сестра собирается действовать дальше, если не сказала Хизер ничего? Если Хизер до сих пор думает, что у меня машина, а не стебли крестовика?

– Джуд! – верещит Оук, срываясь со своего места за столом. Он обхватывает меня руками. – Мы можем ехать? Мы поедем? Я сделал так, что все будут думать, будто я в школе.

– Давай подождем, что скажет Виви, – говорю я и прижимаю его к себе. Оук подрос и стал крепче, чем раньше. Даже рожки выросли, хотя разве могли за несколько месяцев произойти такие изменения? Невероятно.

Хизер щелкает кнопкой кофейника, и тот начинает пыхтеть. Оук забирается на стул, насыпает себе в чашку хлопьев карамельного цвета и принимается есть их сухими.

Бочком пробираюсь в следующую комнату. Здесь стоит рабочий стол Хизер, заваленный эскизами, маркерами и красками. Распечатки ее работ приклеены лентой к стене над столом.

Кроме работы над комиксами Хизер часть времени отводит заказам из копировальной мастерской, чтобы оплачивать счета. Она полагает, что Виви тоже работает, что может быть вымыслом, а может, и нет. В мире смертных для народа есть работа, только не такая, о которой рассказывают смертной подружке.

Особенно если она не подозревает, что ты – не человек.

Мебель в их доме представляет собой собрание вещей, купленных на гаражных распродажах, благотворительных аукционах или подобранных на обочинах. Стены покрыты старыми тарелками с изображениями забавных зверушек с большими глазами, исписаны многозначительными, зачастую зловещими фразами; здесь же коллекция сувенирных дисков Хизер, снова ее работы и карандашные рисунки Оука.