— Индонезия, — мечтательно говорит Койот, — очень хороша в это время года.

Габриаль стоит в дверях, облитый сумеречным светом, белые косички рассыпаются по плечам. Габриаль собирается домой. Он сидел с Койотом все последние дни, готовил суп, рассказывал байки, пел песни — делал самую важную на свете работу.

— Когда-то шахтеры, провожая товарищей в забой, говаривали: «Пошел к черту!», — говорит он. — Но в Теллуриде эту формулу укоротили.

Он смеется.

— Здесь самое подходящее место для дураков.

Холодно. Окно открыто, и ветер гуляет по комнате, выметая из углов остатки тепла. Койот, впервые за последние две недели, стоит на полу без посторонней помощи. На нем теплая вязаная шапочка, купленная Кристианой, и халат Ионии из семи слоев разных тканей — главным образом шелка, — но, несмотря на это, на удивление теплый и покрытый узором из горных рек и странно шагающих древних женщин. Выглядит Койот как рослый Фу Манчжу, а яркий жар камина придает его седине тевтонскую белизну.

— Желаю уцелеть при спуске. — Он обнимает Габриэля.

— Не переживай. Иония и Кристиана подвезут меня до холма. Мы немного покатаемся, а потом я вернусь.

— Бывай, мальчик, — говорит Кристиана, целуя его в губы, ее рука находит запястье Койота, она задерживает руку, поцелуй длится целую вечность, весь мир проваливается в эти несколько секунд. Иония, моргая, смотрит на них из-за двери.

Проходит пять минут после их ухода, когда Койот встает во второй раз. Ноги сильно болят. Телефон стоит на столе в холле. Койот горестно качает головой, в этой дыре телефоны все еще стоят в холлах.

Он набирает одиннадцать, потом двенадцать цифр номера, уходя в другой мир.

— Алло.

— Великий Бандони, — произносит Койот, — как обходится с твоей драгоценной персоной сухой сезон?

На другом конце провода повисает тяжкое молчание, Койот извлекает из кармана пачку «Лаки-Страйк», сует в рот сигарету, открывает крышку зажигалки и ждет.

— Человека, который так меня называл, — говорит низкий голос с сильным индийским акцентом, — уже давно нет среди живых.

— Это салонный фокус, причуда сумасшедшего факира, — отвечает Койот.

— Что-что?

— Дело в том, что правила есть правила.

— Боже мой, Койот, — он слышит, как человек на другом конце линии задерживает дыхание, а потом с шипением выпускает воздух в телефонный провод, — ну, добро пожаловать с того света.

Он сделал восемь телефонных звонков, но без всякой пользы, никто ничего не знал. Койот любит поэзию, он вышел из гроба, чтобы отыскать ангела. В каком странном мире мы живем — но на этом поток его мыслей обычно останавливается.

До этого из приемника доносилась музыка — сыграли пару танго и редко исполняемый квартет Бартока, но теперь в холле раздается только гулкая тишина. Он хотел виски, но вынужден перейти на чай с коньяком. Он пьет из старой жестяной кружки, привезенной сюда в незапамятные времена на спине мула, волокущего груз по грязи предгорных пастбищ. Кружка покачивается у него на колене, пока Койот читает, сидя в слишком туго набитом кресле в кабинете: в зеленом, обитом бархатом кресле, где спал Иония. Койот читает написанную каким-то польским журналистом книгу о Хайле Селассие. Габриаль подарил Койоту эту книгу, чтобы тот знал, кто такой лев племени Иудина. За стенами завывает ветер.

Стук в дверь — единственный звук, нарушивший безмолвие вселенной. Койот медленно поднимает глаза от книги и закрывает ее, оставив между страницами закладку, одновременно доставая из-за пояса револьвер тридцать восьмого калибра.

— Вот они и пришли, — говорит он, делая глоток прямо из горлышка.

Койот открывает дверь и упирается дулом револьвера в лоб мальчика чуть старше восемнадцати. У мальчика лохматые, цвета песка и солнца, волосы, которые, как серфер, парят над его плечами. Свежевыбрит. Острая, выступающая вперед челюсть круто загибается к изящному маленькому уху и покоится на горловине плотного черного свитера. В левой руке вязаная матросская шапочка, в правой — толстая записная книжка размером с добрый альбом. Он стоит, не думая отклоняться, но немного выбитый из колеи, он спокоен, не пригибается перед опасностью, скорее его тело к чему-то готовится, остановленное в самом начале движения.

— Джек Керуак, к вашим услугам.

— Добрый вечер, сэр. Я ищу Синего Койота. — Он говорит, словно не замечает наставленного на него револьвера. У Койота такое чувство, что он говорит не с живым человеком, а с фотографией, и это чувство останется у него все время, что они будут знать друг друга.

— Вы его нашли.

— Я могу войти?

— Несомненно, — отвечает Койот, не сдвинув оружие ни на дюйм.

— Может, было бы лучше, — без всякого раздражения, только из желания помочь, говорит неожиданный гость, — если бы вы сделали пару шагов назад.

Рукав халата спадает с руки Койота, он похож на турецкого пашу. Рука его слегка дрожит, когда он отводит пистолет. Свист ветра. Дверь закрывается.

— А кто вы? — спрашивает Койот, поднимая бровь и отходя назад.

— Анхель. — Следует небольшой поклон; если бы на голове у парня была шляпа, он точно прикоснулся бы пальцами к ее полям.

— Ну конечно же, это ты.

Койот засовывает револьвер за пояс и на мгновение задумывается. Потом поворачивается спиной к Анхелю и целых двадцать секунд ковыляет по коридору в комнату. Он останавливается и, обнаружив, что все еще жив, понимает, что теперь ему известно об Анхеле немного больше, чем вначале. Некоторые знания достаются нам с большим трудом и риском.

— Выпьем? — спрашивает Койот. По дороге к бутылке коньяка он вдруг видит бутылку виски, стоящую в кабинете возле обтянутого кожей макета большого китобоя. Иногда все приходит сразу. Мир всегда был благосклонен к Койоту. — За тебя, Анхель.

Анхель спокойно отхлебывает виски, он перестал мигать. Такие вещи всегда замечаешь, когда они исчезают.

— Пена умерла, — без всякого выражения говорит Анхель. — Я должен выполнить ее поручение.

Койот цепенеет, ему становится плохо, он чувствует, что его ударило чем-то тяжелым, огромным, и этот удар длится и длится вечность. Это было хуже, чем удары ботинками двенадцатого размера какого-то свихнувшегося священника. Он втягивает воздух, пытается прийти в себя.

— Она была одной из лучших, — произносит наконец Койот.

Анхель молча кивает.

Что хорошего, что мир плывет тебе навстречу. В один прекрасный день прилив принесет смерть.

— Когда? — спрашивает Койот.

— Несколько месяцев назад, в одном мексиканском монастыре. Могилы нет, ее тело превратилось в птиц и улетело.

Койот воспринимает все это наклоном головы, стараясь отойти к окну. В груди его растет боль. Когда-то Пена спасла ему жизнь, она аккуратно подстригла его, купила новый костюм и сногсшибательный галстук. К этому времени он снова обрел способность к крепкому рукопожатию, взгляд стал твердым, а нервы — прочными, как канаты; мало того, она нашла для него работу и сказала, что это станет делом его жизни, что она просто берегла для него это место под солнцем. Даже позднее, когда он уже стал настоящим мастером, она заставила его познакомиться с одним плотником. Удивительно, как много существует в мире мест, где можно спрятать все что угодно: камни, бумаги, ножницы — причем спрятать в простом предмете, в трубе паропровода, в бампере машины или в карманчике, нашитом на кожу бедра.