Ундервуд занервничал. Показалось ли ему или она вложила в обычные с виду слова какой-то особенный, ускользающий от него смысл?

– Мне казалось, он тебе не очень по душе, – лорд Ундервуд решился на обыкновенную провокацию.

– Мне? – испугалась леди Джейн. Впервые за все время их брака муж интересовался ее мнением об их общих знакомых. – Нет, он… вполне приличный человек, и…

Лорда Ундервуда обдало холодом. Приличный человек? Этот живоглот Лаймхауз? Ундервуд потерял аппетит и отодвинул тарелку.

Сегодня мистер Печатный Станок вернулся раньше, чем обычно, чтобы проверить свою догадку. Бесполезно ведь спрашивать женщину, изменяет она вам или нет. Женщина устроена так, что будет отпираться до последнего, да и, кроме того, вопрос был бы просто смешным: «Дорогая, вы случаем не спите с Лаймхаузом? А то до меня дошли слухи…»

Снимая пальто внизу, он осведомился:

– Леди Джейн дома, Холмен?

Он прекрасно знал, что в это время она обычно находится у своей овдовевшей сестры, с которой они обсуждают план приюта для подкидышей. (А может быть, она вовсе не к сестре ходит? Может, благотворительность – только прикрытие для ее встреч с любовником?)

– Нет, сэр, миледи вышла.

– Очень хорошо, Холмен.

Ундервуд сидел в кабинете, прислушиваясь к внешним звукам. Джейн. Джейн и Лаймхауз. Берти смеялся… Все они смеялись над ним. Обманутый муж всегда узнает последним…

Нет, пора положить этому конец. Если между Джейн и стальным магнатом существует какая-то связь, должны сохраниться ее следы. Женщины тщеславны и неосторожны, они обожают получать письма и подарки. Даже когда их просят сжечь компрометирующие бумаги для их же блага, они не поддаются. Правда, им не так дорога память о своей связи, как возможность ее практического использования. Помнится, его собственная любовница как-то пыталась его шантажировать… Леди Ундервуд – любовница Лаймхауза! Ундервуд сорвался с места (в этот момент он уже не вдохновил бы никакого скульптора, до того злое и решительное было у него лицо) и быстрым шагом прошел на половину своей жены.

Вазы с сухими цветами, спертый, неживой воздух. «Пахнет склепом», – поморщился Ундервуд.

Он начал осмотр с секретера. Фото детей… Какие-то пожелтевшие листки… Боже, это же его письма! Письма, которые он сам писал, будучи женихом, и в которых каждое слово было ложью. Ложь от начала до конца!

Краска стыда ожгла его щеки. Ундервуд готов был прекратить свои поиски, но тут у него в ушах снова зазвучал визгливый смех мисс Джеббинс.

Он обыскал столы, выдвигая и задвигая ящики. Открыл шкафы, не поленился заглянуть в комод и гардероб. Ничего.

Признаться, Ундервуд вздохнул с облегчением. Он вернулся к двери, и, когда он уже стоял у порога, ему в глаза бросилась какая-то коробочка на самом верху комода. Снизу был виден только ее угол, и невнимательный человек мог принять ее за завиток лепнины, но глаз Ундервуда был отточен ревностью, и он сразу же понял, что это небольшая шкатулка для хранения бумаг.

Чтобы достать ее, Ундервуду пришлось подняться на стул. Верх комода был весь в пыли, но кое-где лишенные пыли пятна, похожие на отпечатки пальцев, указывали, что шкатулку совсем недавно кто-то трогал.

«Ребячество, – злобно подумал Ундервуд, – хранить свои секреты в таком месте, где любой может их найти».

Это была обыкновенная лакированная шкатулка вроде тех, какие в изобилии водились у леди Ундервуд. Лорд Печатный Станок с нетерпением схватил ее. Забавно, но даже сейчас у него мелькнула спасительная надежда на то, что внутри окажется какая-нибудь малозначительная ерунда. Подняв крышку, он увидел пачку исписанных листков, пару засушенных роз и портсигар, который он видел раз сто, не меньше. Портсигар, на котором стояли инициалы Лаймхауза.

На мгновение Ундервуду показалось, что земля уходит у него из-под ног. Он сел за стол и, вытряхнув листки из шкатулки, стал их изучать. Большинство из них было исписано почерком Лаймхауза, который он хорошо знал, но были и некоторые – очевидно, черновики ответов, – написанные леди Ундервуд.

«Мой муж обращается со мной невыносимо, но теперь, благодаря тебе, я узнала, что такое счастье…»

Ундервуд похолодел. Тот же почерк он видел на розовой записке, которую Лаймхауз выронил из кармана на аудиенции у королевы. Боже мой! А он-то, дурак, еще нагибался за ней, чтобы вернуть ее баронету… Стиснув челюсти, Ундервуд стал читать письма Лаймхауза.

«Пожалуйста, говори мне все, что касается С. Д. Это очень важно для нас обоих».

«Я тебя люблю, сокровище мое. Но главное – не забывай о С. Д.».

«Помни о нашем уговоре. Как С. Д.? Не могу дождаться, когда увижу тебя. Надеюсь, ты принесешь мне хорошие новости».

И бумага – тоже его. А стиль! Типичный стиль выскочки, который наловчился зашибать деньгу, но так и не выучился мыслить. Ундервуд читал и качал головой. Топорные фразы, штампованные обороты, убогая грамматика. А обращения! «Моя курочка», «сердце мое», «сокровище», «птенчик», «цыпленочек», «душечка» – фи, какая гадость! Но, судя по всему, леди Джейн прямо-таки млела от подобного обращения. В ее собственных записочках так и проступала старая сентиментальная идиотка, захотевшая любви. На шестом-то десятке!

«Твоя навеки».

«Вечно любящая. Когда мы снова встретимся?»

Но главное, кто же этот таинственный С. Д., о котором речь идет практически в каждом письме?

«Главное, следи за С. Д.».

«Старый дурак был сегодня не в духе. Ты не знаешь отчего, любовь моя?»

«Старый дурак»? Старый дурак… Нет, этого не может быть! Вот как они называют его за глаза, когда остаются одни! Вот, значит, какого они о нем мнения!

Строчки плясали перед глазами Ундервуда. Злоба душила его.

«Любимый, кажется, С. Д. что-то задумал…»

Вот оно что. Значит, сплетники были правы. Лаймхауз втерся в доверие к его жене, чтобы быть в курсе всех его дел. Старый дурак, боже мой! Дурак, да еще какой! Они использовали его – и смеялись над ним. Его, такого умного, такого изворотливого, непревзойденного хищника, который мог в мгновение ока создать и разрушить любую репутацию, они дергали за ниточки, как марионетку! Они поимели его, да, поимели, как последнюю лондонскую шлюху! Нет, даже хуже: он был пешкой в их игре, он был для них ничтожеством, старым дураком, которого они обманывали – бессовестно, гадко, вдохновенно.

Ундервуд не плакал много лет – с тех пор, как ему сказали, что его младший сын навсегда останется безумным, но сейчас он был, как никогда, близок к тому, чтобы разрыдаться. Он ненавидел свою жену так, как не ненавидел никого на свете. Он всегда подозревал, что она глупа и ограниченна, и то, что она выбрала себе такого любовника, жирного самодовольного борова Лаймхауза, только убедило Ундервуда в ее непроходимой тупости. Подумать только, она хранила портсигар своего рыцаря, розы, которые он ей подарил, и даже кольцо, да, недорогое кольцо с рубином, такое же – и это было всем известно, – какие Лаймхауз дарил в знак своей милости каждой потаскухе, с которой имел дело! Он – и леди Джейн… Его жена! От этих мыслей впору было сойти с ума…