водки и даже больше. Торопцеву и сопровождающим лицам тоже приходилось пить, страдая, эту теплую, нагретую солнцем водку и слушать нескончаемые разговоры Семакова. Поздно вечером мы, сопровождающие, разъезжались по домам, а Льву предстояло грузить Семакова в алма-атинский поезд и мучиться следующим утром похмельем.

Проклятый ПЛАН нужно было выполнять, а он никак не шел. Наступало 25-е число, ПЛАН выполнен на 60 процентов, и тогда на завод приходил Журавель. Петр Петрович Журавель, начальник монтажного управления, был соседом, через забор. Маленький, щуплый хитрый хохол Журавель приходил с объемистым перечнем требований к заводу. В директорский кабинет вызывались я, зам по производству Гончуков, начальник производственного отдела и начиналась долгая свара с взаимными обвинениями, криками, угрозами. Завод сорвал сроки поставки! То, что вы поставили, нельзя монтировать, не хватает колонн! У вас сплошной брак! Когда все уставали от двухчасового спора, Лев, до сих пор молчавший, поднимался:

— Ну ладно. Так ты зачем, собственно, пришел, Петр Петрович? Я понимаю, что тебе очень трудно с нами. Так чем мы можем тебе помочь?

— Вот! Вот это разговор! — Журавель радостно разводил руками. — Мы же соседи, Лев Евгеньевич, и коллеги, а значит, нужно помогать друг другу!

Сущность разыгрывающейся комедии была ясна всем с самого начала. Журавелю был нужен металл для капитального ремонта. На химических заводах постоянно что-то горело, взрывалось, рушилось от коррозии, и монтажники хорошо зарабатывали на этих ремонтных работах. Вот только металла для этого у них не было. Весь металл в стране был фондовый и был только на нашем заводе. Продать или передать металл Торопцев не имел права. Но была уловка: металл проводился как заготовки, полуфабрикат и включался в выполнение плана по минимальной цене. Это был обман государства, уголовное преступление для обеих сторон, если об этом станет известно органам. Поэтому сделка тщательно и искусно маскировалась. И недостающие тонны включались в выполнение плана завода! Да кто в те времена не обманывал государство? Приписки, включение в выполнение незаконченного строительства, громкие доклады и рапорты о невыполненных делах в эту брежневскую эпоху стали принимать невиданные разрушительные масштабы. В 1976 году мы с женой и сыном отправились на своей машине из Джамбула в Караганду. На новенькой карте автомобильных дорог эта дорога была обозначена жирной красной линией. Дорога союзного значения. Мы выехали за станцию Чу, и через десяток километров асфальт кончился, а еще через двадцать кончилась и дорога. Мы пробирались по колдобинам проселков, в пыли, без дорожных знаков, объезжая временами бульдозеры, кое-где нагребавшие сухую землю под будущее дорожное полотно. Тысячекилометровая дорога союзного значения не была построена! Не действовали построенные по отчетам заводы, падали транспортерные галереи, сделанные с грубейшими нарушениями норм. Рассыпались дома, построенные из бетона с недовложенным, сэкономленным цементом. И беспрестанно ломалась вся наша техника, от гигантских печей до автомобилей и кофемолок.

Жить и работать вот так, во лжи и опасности, что кто-то донесет, необходимость поить начальство и многочисленных проверяющих, от Госгортехнадзора и Пожарного надзора до Госбанка, — всё это угнетало Торопцева. Он приезжал из поездок по вызову в Алма-Ату или обком партии взвинченный, вызывал меня и Гончукова.

— Нас обязали в недельный срок закончить главный корпус электродного цеха. Давайте, забрасывайте все остальные заказы, снимайте всех людей, чтобы за неделю всё закончить!

— Лев Евгеньевич! Так же нельзя. У нас завод, а не мастерская. Только-только начинаем добиваться ритмичности. Если будем дергать людей, больше потеряем. Ну, не сделаем за неделю, сделаем за две, переживут монтажники! Зато завод не сорвем с ритма.

— А кто в обкоме будет отвечать? Кто в Министерстве защитит завод? Там меня обязали… — начинал кричать Лев.

Мы молчали, и Лев помалу отходил, тяжело оседал на стул, махал рукой.

— Да я понимаю, что вы правы. Только… А, черт с ним, я и так обвешан выговорами, как бездомный пес репьями. Одним выговором больше… — помолчав: — Делайте как знаете, только главный корпус чтобы побыстрее… Тут мне анекдот рассказали… про директора. Приходит на завод новый директор, вызывает секретаршу, инструктирует: «Значит так, мой распорядок дня таков: с восьми до девяти — обход цехов, с девяти до одиннадцати — работа с документами и совещания с отделами. С одиннадцати у меня — сексуальный час». Сказано — сделано. В одиннадцать заходит к нему секретарша, запирает дверь и раз! — простынку на диван. Директор на нее вытаращился: «Что происходит?» — «Так Вы же сказали, что в одиннадцать у Вас сексуальный час!» — «Да не я, а меня будут употреблять! Быстро машину вызывайте, в горком партии еду!»

Вскоре Лев ушел с завода, преподавал в институте, а потом уехал. Его позвал дядя по отцу, старый профессор и холостяк, живший в Черкесске один в профессорской трехкомнатной квартире, декан тамошнего института. Жизнь в одной квартире с профессором не получилась, и Лев несколько лет мыкался, работал мастером на Ставропольском заводе прицепов, пока не заработал квартиру и не осел наконец в Кисловодске. В 2006 году мы с женой собрались на лечение в Кисловодск. Я узнал телефон Льва и позвонил ему.

— Э-э-ди-и-и-ик! — услышал я знакомый голос. — Вы приедете? Ой как здорово! Только не вздумайте снимать квартиру! Я вас сам поселю! И без разговоров! Я вам здесь всё покажу! А какие здесь горы! А какие здесь яблоки на базаре! А какой здесь воздух!

Лев постарел, приобрел небольшое брюшко, но не потерял оптимизма и восторженности. Он был на пенсии, но занимался своим любимым делом — преподавал сварочное производство в местном техникуме.

Если ехать по дороге из Кисловодска в Ессентуки, на двенадцатом километре, за Подкумком, влево ответвляется разбитая щебеночная дорога: она идет вверх, в предгорья по сухому оврагу. В трех километрах по этой дороге слева лежит Верхнеподкумское кладбище. Дожди здесь редки, но полоса жилистых желтых акаций цепляется корнями за каменистую почву и отбрасывает сквозистую тень на ржавую кладбищенскую ограду. Здесь много солнца, свежего ветра и тишины. Городской транспорт не добирается сюда, а таксисты из Подкумка запрашивают четыреста рублей. Здесь, в дальнем конце, возле самой акациевой полосы — могила Льва Торопцева. Человека яркого и увлеченного, пытавшегося весь окружающий мир заключить в свои объятья, но так и не сумевшего это сделать.

НИКОЛАЙ ФРАНЦЕВИЧ БЕРГЕР

1978 год. Ушел Торопцев, и завод остался без директора. Следом уехал в свои Желтые Воды Петр Иванович Богуславский. Теперь уже навсегда. К нам приехал новый управляющий трестом Николай Павлович Юрко, бывший директор Рудненского завода металлоконструкций. По случаю переезда в Алма-Ату и назначения на высокую должность Юрко украсил свой рот полным