с королем франков Лупом, сейчас восседали на одной из террас бывшего дворца эмира, смакуя трофейное вино. Из дворца открывался неплохой вид на собор Святого Виктора , - бывшую главную мечеть города, — над которой сейчас высился крест и развевался стяг лангобардов.

-Не могу и представить, как тебе удалось организовать этот мятеж, — Гримоальд развел руками, — но тем не менее ты оказался прав и город нам достался малой кровью — христианской кровью, я имею в виду.

-Как и все христиане, я рад помочь собрату по вере, — сказал Луп, — и сердце мое радуется, как и твое, что над Марселем вновь поднялся святой крест. Молю бога о том, чтобы Христос вернулся теперь и на север.

— Так и будет, — Гримоальд щелкнул пальцами, подзывая виночерпия, — Марсель стоит той помощи, о которой ты просил. Очень скоро наши войска пойдут вместе с твоими, чтобы поразить врагов Господа, как здесь и дать корону франков истинному королю.

Рок от веры

— Мое тело истекает кровью и клинок варвара все еще пронзает мое сердце! Мученицы страдают от поруганий, пока язычники владеют градом святой Урсулы!

— Я тоже страдаю! Я был готов принять мученическую смерть!

— Умереть может каждый — но не всякая смерть угодна Господу. Тебе даровали спасение, чтобы ты избавил христиан от ига — так сделай то, что должен. Так я обрету избавление, а ты заслужишь место средь ангелов и святых. Если же ты уклонишься от своего предназначения, помни, что кара Господня неизбежна.

С диким криком епископ Виллехад проснулся, усевшись на ложе весь в холодном поту. Дрожащей рукой он потянулся к кувшину с водой и, стуча зубами о металлическое горлышко, с трудом сделал несколько глотков.

— Все в порядке, ваше Преосвященство? — в дверях послышался испуганный голос служки.

— Да, — Виллехад сам удивился каким хриплым, почти каркающим стал его голос, — уходи!

Последнее слово он почти выкрикнул и дверь сразу захлопнулась. Епископ, встав с кровати и босиком, не обращая внимания на холодный пол, прошелся к окну, невидящим взором уставившись на ночной город. В его ушах все еще звучали гневные слова, а перед внутренним взором представали кошмарные видения обнаженных женских тел, пронзенных мечами и копьями, кровоточившими из множества ран.

Несколько месяцев минуло с тех пор как архиепископ Виллехад чудом покинул осажденный Кёльн и обосновался в Реймсе, где из-за своего чудесного спасения стал самым влиятельным священнослужителем. Сам король Эльфрик назначил его архиепископом, сместив прежнего настоятеля. В благодарность Виллехад обещал помазать Эльфрика на царство и обвенчать его с Сихильдой, дочерью Хлодомира.

Однако радость от признания его заслуг отравляло неослабевающее чувство вины, постоянно снедающим Виллехада. Днем епископ неустанно молился, прося Господа дать ему знак, как оправдать свое чудесное спасение. Вскоре ему во сне и наяву являлась окровавленная святая Урсула, пронзенная мечами и стрелами, бросающая ему гневные обвинения. Этой ночью епископу приснилось особо страшное — мертвые девы, с чьих тел сползала гниющая плоть, обнажая белые кости, меж которых ползали могильные черви. Ржавые стрелы и мечи торчали из женских тел, а мертвые глаза с укором смотрели на Виллехада. А потом это видение исчезло — и перед епископом вновь предстала великомученица, которой он был обязан своим чудесным спасением.

— Все города и села захваченные язычниками сейчас подобны этим девам, — говорила она, — они все гниют заживо, умирают и не могут умереть, пока святотатцы разрушают христианские храмы и возводят богомерзкие кумирни. Лишь истинный король, с мечом в руке и верою в Христа в сердце способен даровать избавление этим землям.

Слова эти и сейчас эхом отзывались в мятущимся разуме епископа и постепенно страх уступал место холодной решительности. Сегодня же он отринет все сомнения и сам призовет короля Эльфрика к войне во имя истинной веры.

В римских катакомбах, сохранившихся под церковью Святой Урсулы в Кёльне, сидела Брунхильда — дочь Фредегунды и ее же наследница как жрицы Старых Богов. Получила девушка от родительницы и иное наследие — злобный дух, явившийся из глубины времен, владел телом дочери, также крепко как и матерью. Восставшая из мертвых не собиралась уступать своих позиций в варварской империи, ну, а то, что ей приходится делать это в теле уже не матери короля, а жрицы, вещающей от имени богов — что же и эта роль ей знакома. Она была немногим старше Брунхильды, когда безумный брат даровал ей с сестрами права и свободы весталок — и хотя это не мешало сумасбродному императору спать со всеми тремя, сейчас она охотно принимала эту роль снова. Также как и почти непонятную ей роль «мученицы» — никогда бы