Появилась и домработница Маргарита Степановна, а вместе с нейгорячий борщ, котлеты и носки – парами. Но Маргарита Степановна приходила всегодва раза в неделю, и за время ее отсутствия Лера с мамой вполне успевали пожатьвсе плоды ее скорбных и незаметных трудов и создать необозримое поле для новых.Маргарита Степановна уволилась, и появилась Надежда Васильевна. Потом она тожеуволилась, а дальше домработницы пошли так густо и часто, что Лера пересталазапоминать их имена. Однако выводы Лера сделала – к приходу домработницы онастаралась как-нибудь перемыть хоть часть посуды и оттащить грязное бельепоближе к стиральной машине.

Ужас.

Сейчас встанет мать, потребует кофе, а Лере так нe хочетсяварить и для нее, разгребать еще одно место за столом, выстраивать из посудыпизанские башни, угрожающие вот-вот завалиться и засыпать всю кухню осколками.Надо быстро допивать и убираться вон.

В дверь позвонили, когда она уже почти допила и даже немногорасслабилась, потому что опасность почти миновала – еще десять минут, и она довечера исчезнет из этой проклятой квартиры, забудет обо всем, даже о похоронах,которые будут завтра, – ими занимался кто-то из конторы дядьки.

Звонок сейчас разбудит мать, которая сладко спит в своейдевичьей постельке, и она выйдет, розовая, недовольная, сонная, в пижаме сфиалками и ромашками, и станет капризничать и требовать завтрак, и…

Лера бросилась в прихожую, но опоздала, потому что звонокснова просверлил тишину, будь он проклят!.. Голой ногой она что есть силыстукнулась об тол шкафа, охнула от боли, которая от пальцев стрельнула прямо вголову, да так, что слезы полились из глаз, чуть не упала, накинулась на замкии распахнула дверь, очень надеясь, что опередит наглеца, посмевшего звонить вее дверь!

– Какого черта!..

– Доброе утро, Лера.

Тут она струхнула так сильно, что даже отступила на шаг, апо правде, попятилась, хотя Лера Грекова очень не любила пятиться.

В шестом классе ее побили какие-то девчонки из соседнейшколы-интерната. Их все боялись, потому что у них была банда. Об этой бандеговорили вполголоса, с гордостью и некоторым уважением – все, даже учителя, покрайней мере, Лере так казалось. Они напали на Леру, когда она тащилась домойпосле очередного затяжного классного часа – никто не вел ее за руку и невыговаривал за тройку по математике! – темнело уже, и пусто было на улице. Онизагнали Леру в какой-то лаз между двумя обшарпанными гаражами, и она всепятилась, все надеялась спастись, а потом пятиться стало некуда – сзадиподпирал забор, щелястый и гадко воняющий мочой и кошками. И там они ее побили.

Когда она увидела того, на площадке, на миг ей сталострашно, как тогда – за спиной только неструганые доски, желтые и грязные, авпереди унижение, боль, беда, выбитые зубы и кровоточащая губа…

– Что тебе нужно?..

– Я звонил. Ты не берешь трубку.

– Что тебе нужно?!

– Поговорить с тобой. Ты что, прячешься от меня, в концеконцов?!

– Я не прячусь.

– Тогда что случилось?

Лера смотрела на него, и ей казалось, что она ненавидит еготак сильно, как только можно ненавидеть человека, – все врут про один шаг отлюбви! Какой там один шаг!

Вселенная, а не один шаг. Она сильно любила его – в другойвселенной.

– Мне некогда сейчас выяснять отношения. Мне надо… винститут.

– Лер, или ты сейчас же поговоришь со мной, или я устроюскандал. Хочешь?

Он был безмятежно спокоен – она отлично знала, что прячетсятам, за этим безмятежным спокойствием!

– Я не могу.

– А я могу.

– Позвони мне… вечером.

– Я звонил тебе вечером, днем и утром. Я больше звонить небуду.

За ее спиной в квартире произошло какое-то замедленноешевеление, словно удав прополз, и Лера вся покрылась холодным потом. Сейчасвстанет мать. Сейчас она выйдет в прихожую в своей пижаме. Она увидит его и всепоймет.

И тогда Лериной жизни придет конец – мать не станет еезащищать. Что ей за дело до Лериной беды, по сравнению с которой Федина смертьбыла просто незначительным эпизодом?!

– Лера.

– Да-да, – пробормотала она с отчаянием. – Хорошо. Сейчас.Подожди минутку.

Он кивнул, рассматривая ее, и ей тоже почудилась ненависть вего взгляде, холодная, оценивающая мужская ненависть.

Лера кинулась в квартиру, оставив открытой дверь, чтобы онне вздумал снова звонить или ломиться, на цыпочках прокралась мимо двери вспальню матери, за которой пока было тихо, схватила портфель и лихорадочнораскопала в кресле кучу белья. Носки попадались все разные, и она дажезаскулила от отчаяния, когда опять попались не те. Прислушиваясь к тишине, Леравыхватила из кучи два более-менее похожих по цвету и, поочередно прыгая наодной ноге, кое-как их натянула.

– Лерочка, что там за шум?..

– Мама, я ухожу.

– Как?! Уже?

Шевеление за дверью стало более решительным, словно матьсилой вытаскивала себя из постели. Впрочем, наверное, вытаскивала, знала, что,если встанет в одиночестве, все придется делать самой – кофе, тосты, доставатьпакет с молоком…

Она ни за что не должна выйти раньше, чем за Лерой закроетсядверь! Ни за что!

Лера сунула ноги в ботинки, сорвала с крючка ключи и почтишвырнула портфель в сторону того, кто стоял на площадке с независимым инасмешливым лицом – ох, как она знала это лицо!..

Он подхватил портфель.

– Лерочка, где ты, девочка?

“Девочка”, черт побери!

Лера захлопнула дверь так, что дрогнули хлипкие подъездныестены, толкнула вперед того и скатилась на один пролет, трясясь истерическойзаячьей дрожью. Только бы мать не вышла, только бы не вышла!..

– Что происходит, черт возьми?..

– Давай быстрей! Ты что, не можешь быстрей?! Проворно, какквартирные жулики с добычей, они спустились еще на пару пролетов, и Лера смоглаперевести дух и даже поправить завернувшийся задник ботинка.

– Ты что? Ненормальная?

– Я не хочу, чтобы тебя видела моя мать. Кажется, онизумился:

– Почему?

Она повернулась и посмотрела на него.

– А ты не догадываешься?.

– А что, должен?

– Да, должен.

– Нет, не догадываюсь.

– И не надо.