— Да за такой совет даже спасибо не говорят! — Костя рассердился и встал. Даже плюнул с досады в свой недопитый стакан чая. Но, сделав пару шагов к выходу, все же вернулся и сел опять. Джойстик придвинул на всякий случай к себе поближе свою чашку кофе. А то еще и в нее плюнет. От этого Константина можно всего ожидать. Но он где-то все же был рад, что его старый друг вновь объявился. Просто хотелось помучить его подольше.

— Болен ребенок, — мрачно произнес Костя. — Наш с Ольгой сын. Понял теперь, балда еврейская?

— Сам еврей, не кричи.

Джойстик задумался. Это меняло все дело. Конечно, в таком случае надо помочь.

— Что у него за болезнь? — спросил он.

— Лейкоз. Острый и лимфобластный, если по-научному.

Костя потянулся к чашке Джойстика, но тот вцепился в нее обеими руками.

— Да дай, я выпить хочу, — сказал Костя.

— А… я думал… ладно.

Джойстик отпустил чашку, а Костя глотнул кофейку. И совсем хмуро промолвил:

— Может в любой день умереть.

— Скверно. Так что ж мы здесь сидим? — разволновался Джойстик.

— А что надо делать? Хватать мешки и бежать на Казанский вокзал? С него поезд на Тель-Авив?

Костя с некоторой беспомощностью развел руками. Добавил:

— Нет, брат, тут надо заранее связываться с детскими медицинскими центрами в Израиле. Через Интернет. Ты в этом дока, а я профан. Кроме того, ты там свой человек, а я никого не знаю. Ты можешь представляться моим родственником, деверем, внучатым племянником, кем угодно. Ты нужен мне, Джойстик. Но… если я уж тебе настолько противен, то считай, что это просит тебя сама Ольга.

Джойстик некоторое время помолчал, глядя на Костю.

— Ты мне не противен, — сказал наконец он. — Ты мне был и останешься другом. И конечно, я сделаю все, что в моих силах.

Из радиостудии Константин прямиком отправился в посольство Израиля. Погода неожиданно ухудшилась. Только что светило яркое солнце, а тут вдруг пошел проливной дождь. Природа будто взбунтовалась, по тротуарам понеслись потоки воды, ветер набрасывался на редких прохожих, вырывал у них из рук зонтики, срывал кепки и шляпы. Костя стоял в очереди перед зданием посольства и ежился под проливными струями дождя. Зонтика у него не было. Он с детства не любил этот глупый предмет, которого все равно никогда не оказывается под рукой, но который всегда рядом, когда и не нужен вовсе. А теперь зонтики были у всех в очереди, кроме него. И никто не собирался его пускать к себе под матерчатую крышу. Очередь будто знала, что этот долговязый парень, косящий под еврея, совсем-то и не еврей, а так, прикидывается… Пусть мокнет. Такие нам в Израиле не нужны.

Более всего Константина огорчало то, что ему нужно было сразу после посольства звонить Людмиле Марковой, новой золотоволосой знакомой, и ехать с ней в ресторан. Ну куда он попрется в таком мокром и жалком виде? Только в баню, сохнуть. А очередь двигалась еле-еле, приближаясь к обетованной земле по два метра в час.

— Если так пойдет и дальше, — пробормотал себе под нос Костя, — то до Иерусалима я доберусь, когда у меня вырастет седая борода, и привезу туда уже правнуков.

Наконец, став совершенно мокрым и скользким, как морской тюлень, он шагнул за открывшуюся вожделенную дверь. Охранник проверил у него документы и велел пройти сквозь индуктивную рамку. Но перед тем Костя выгреб у себя из карманов всю мелочь, ключи, снял часы и цепочку с крестом.

Охранник пренебрежительно покосился на символ христианской веры, хмыкнул и сказал:

— Ремень.

— Что — «ремень»? — не понял Костя.

— Тоже вынуть.

Константин расстегнул брючный ремень с пряжкой, положил на полку.

— Туфли, — бросил охранник.

— А трусы? — обозлился Костя, но сдержался. Снял и туфли, оставшись в одних носках. «Ладно, — подумал он. — В чужой монастырь со своим уставом не ходят. Их тоже можно понять — спят и сидят на бомбах».

Наконец, обшмонанный с ног до головы, Константин был препровожден в комнату, где за стеклом сидела черноволосая сотрудница. Стекло это перегораживало пополам все помещение. По ту и другую сторону стояло два телефонных аппарата.

Сотрудница показала, что не слышит его и постучала по телефону. Костя снял трубку.

— Алло? — сказал он. — Я туда звоню, это посольство Израиля?

— Говорите по существу, — ответила сотрудница, внимательно разглядывая его. — В чем ваши проблемы?

— Мои проблемы в том, что я хочу выехать к вам, на постоянное место жительство. Ну, то есть не к вам, за стекло, а в Израиль.

— Я понимаю, — слегка улыбнулась сотрудница. Затем углубилась в лежащие перед ней паспорта Кости и Ольги.

— Могла бы и раньше просмотреть, — буркнул в сторону Константин. Прошло еще несколько долгих минут.

— Но вы же оба русские, — сказала, наконец, сотрудница. Говорила она без акцента. Наверное, школу здесь заканчивала, институт, подумал он, — на дискотеки ходила, с парнями встречалась, а теперь сидит там в аквариуме и корчит из себя золотую рыбку.

— Я внук еврея, — возразил он. — Шолом вам.

— Шолом обратно, — игриво откликнулась она. — А где это написано, что вы — внук? Принесите те документы, где это подтверждается, где это будет написано черным по белому. А мы уж, со своей стороны, проверим ваши бумажки.

— Вот-те раз! — воскликнул Костя. — Дедушка еще до моего рождения умер.

— Тем более. А где ваше свидетельство о браке?

— А мы не муж и жена, — ляпнул Костя.

Сотрудница совсем развеселилась. Наверное, она еще никогда не видела столь бестолкового эмигранта.

— Константин Петрович, чего же вы мне тогда вообще мозги пудрите? — сказала она.

— Но у нас общий ребенок!

— Ну и что? Это не аргумент. Может быть, у вас в каждом крупном городе, областном центре, районной управе и поселковом совете по ребенку? Россия велика, всех ваших детей мы в Израиль вывезти не можем.

— А всех и не надо, — сказал Костя. — Нужно здесь кого-то на рассаду оставить.

— А кстати, какова действительно реальная цель вашей просьбы о выезде? — подозрительно спросила сотрудница.

— Прильнуть к Стене Плача, — угрюмо отозвался Костя, поднялся со стула. — Ладно, зайду в другой раз. Когда найду справку, что моему дедушке делал обрезание сам Лев Давидович Троцкий.

— Ищите, — улыбнулась сотрудница и повесила трубку.

Константин был зол на себя, на нее, на очередь, продолжавшую мокнуть под дождем, на погоду и на сырые сигареты в руке. Он встряхнулся, как большой пес, и побежал к телефонному аппарату. Набрал номер Людмилы Марковой. Стрелки часов показывали половину седьмого.