– Хорошо, но хотя бы прочту её перед образом, – согласился граф. – Пусть к вам троим Господь тоже будет свидетелем.

Слуга снял со стены образ и подал его графу. В другую руку всунул зажжённую свечу. Ростопчин раскрыл папку с присягой.

– Пусть сей отрок держит передо мной присягу, – попросил он, указав на меня.

– Не все ли равно? – удивился Ростопчин.

– Возможно, это вам покажется капризом старого дурня, но я так хочу. Я вижу, что он потомственный шляхтич, а мундир у него – солдатский. Я тоже носил солдатский мундир в его годах.

Я взял присягу и держал её перед графом, пока тот читал, подслеповато щурясь. Старик тяжело дышал. Часто прерывался. Иногда его покачивало, и я думал, что этот огромный, ширококостный старик вот-вот рухнет. Но Орлов прочитал клятву до конца и со свистящим вдохом перекрестился.

Мы спешно покинули дом графа Орлова. В душе у меня остался неприятный осадок, как будто мы незаслуженно унизили великого человека. Думаю, не у меня одного было неприятно на душе. Всю обратную дорогу Архаров жаловался, как его притесняли и унижали при царствии Екатерины Великой.

– Но позвольте, о каких притеснениях вы говорите? – Не выдержал Ростопчин. – Вы и орден Святой Анны получили, и генерал-губернатором Москвы служили, потом Новгородской и Тверской губерниями командовали, а сейчас вы – столичный губернатор. Вам грех жаловаться.

– Ах, что вы! Я к Павлу Петровичу давно душой прикипел. За это меня и одёргивали раньше. Но теперь я всем покажу, как надо служить императору.

Ростопчин вышел у своего дома на Миллионной. До Зимнего дворца не больше двухсот шагов, и я тоже вылез из тесной, душной кареты Архарова. Решил прогуляться по ночной улице. Ночь была удивительная. Повалил пушистый густой снег, укрывая улицы и дома белым нежным налётом. Архаров попрощался и поехал в другую сторону.

– Благодарю вас, что были с нами, – пожал мне руку Ростопчин. – Если б не вы, я бы не знаю, как выдержал общество этого старого сторожевого пса, Архарова.

– Да не такой он уж и нудный, – пожал я плечами. – Просто, боится потерять место и перед каждым показывает, как он предан новому императору.

– Да вы слышали, что он говорил? Если бы я его не знал, то мог бы подумать, что он был гоним за твёрдость духа и честь, – все возмущался Ростопчин. – А Павел Петрович ещё боялся, что я с ним снюхаюсь. Да не бывать этому! Кстати.

Семён…. Как вас…

– Иванович. Семён Иванович Добров.

– Вы не пропадайте, Семён Иванович. Вижу, вы человек, хоть и молодой, но весьма рассудительный и исполнительный. Если получу от нового императора хорошую должность, такие помощники мне просто необходимы будут.

– Спасибо, весьма польщён.

– Если во дворце негде будет остановиться на ночлег, не стесняйтесь: вот мой дом. В любое время – милости прошу.

Несмотря на поздний час, на Дворцовой площади было много солдат. Ярко горели костры. Плотники сооружали полосатые караульные будки со шлагбаумами, точно, как в Гатчине. Я заметил группу офицеров. Среди них узнал Великого князя Александра в мундире Семёновского полка. А с ним рядом Аракчеева.

– Добров, – окликнул Аракчеев. – Как все прошло?

– Распоряжение выполнено в точности, – отрапортовал я.

– К Павлу Петровичу сейчас не суйтесь: дело не столь важное, да и спит он, наверное, уже. И вам бы надо поспать. Подите в кавалерские покои, потребуйте, чтобы вам отвели спальную комнату и накормили. Если дневальный офицер будет артачиться, ссылайтесь на распоряжение военного коменданта Петербурга.

– Вас назначили военным комендантом? – обрадовался я.

– Представьте себе, – сухо подтвердил Аракчеев. Вдруг заметил, что мне зябко и спросил: – А почему вы без епанчи?

– У меня нет, – пожал я плечами.

– Так получите на вещевом складе. Добров, давайте уже, будьте самостоятельным. Вы давно не ребёнок, и нянек здесь нет.

Из снежной завесы вылетел всадник в синей форме курьера.

– Где можно найти полковника Аракчеева? – спросил он.

–Нет такого полковника, – ответил Великий князь Александр. – Есть генерал-майор Аракчеев.

* * *

Впервые за все пребывание в Петербурге мне удалось выспаться. А все дело в том, что мне отвели самый тёмный закуток. Свет из окон сюда не проникал. Возможно, раньше здесь был чулан, но чулан сухой и тёплый. Когда дежурный офицер утром поднимал всех к вахтпараду, ко мне в закуток не заглянул. Я же, утомлённый вчерашним днём, так крепко спал, что не услышал побудки. Впрочем, ничуть не расстроился, когда встал и не увидел никого в кавалерских покоях. Ни храпа, ни запаха сапог, ни табачного дыма. На кухне меня накормили перловой кашей с салом. После я почистил мундир, натёр дёгтем сапоги и отправился на Царицын луг, где проходил смотр войск.

Погода стояла ясная. Выпавший за ночь снег таял, превращаясь в огромные тёмные лужи. Ветер трепал верхушки голых деревьев. Смотр войск уже закончился. Колонны гренадёров и егерей расходились по казармам. Горожане, пришедшие поглазеть на парад, прогуливались по опустевшему плацу. Тут же кучковались офицеры и что-то горячо обсуждали. Среди одной такой группы офицеров я заметил высокую фигуру Панина.

– Это ужасно, – говорил ему гвардейский ротмистр в богато расшитом мундире. – Назвать семёновец болванами – неслыханное оскорбление! Семёновский полк – лучший гвардейский полк в России, а то и в мире. А он их – бабьи юбки.

– Думаю, Аракчеев вам не по зубам, – остудил его Никита Петрович. – Терпите.

– Но как такое стерпеть? – возмущался офицер.

– Вы же не сможете вызвать его на дуэль, даже всем полком. – Панин заметил меня. – Кстати, хочу вам представить Семёна Ивановича Доброва.

Офицеры пожимали мне руку, представлялись, но как-то сразу забыли о моем присутствии и принялись дальше обсуждать новые порядки, вводимые в войсках.

– Тут такое было, – тихо объяснил мне Панин. – Новоявленный император смотр учинил гвардейским полкам, да Семёновский полк оплошал. Строй – ни к черту. Экзерсисы выполняли прескверно. Аракчеев в сердцах и назвал их болванами. Вот, теперь господа офицеры возмущаются.

Подкатила открытая коляска, в которой сидел фон Пален, кутаясь в плащ, подбитый бобровым мехом, А рядом в собольей шубке и в такой же шляпке сидела прелестная юная девица, в которой я, с замиранием сердца, узнал…

– Фон Пален! – приветствовали его офицеры. – Поглядите, кто это с ним? Неужели этот ангел – маленькая Софи?

– Рад видеть вас, господа, – ответил фон Пален, сходя на мостовую и помогая ангелу выпорхнуть из коляски. Румяное личико Софьи искрилось счастьем и молодостью. Глаза сияли от радости. Губки расплылись в очаровательной улыбке, обнажая белые крепкие зубки. Молодые офицеры страстно целовали ей ручку, вынутую из