вошли два офицера. Павел обошёл их кругом, внимательно осмотрел со всех сторон. Мундиры их соответствовали званию адъютантов: шнуры с серебряной нитью, изящные вышивки канителью, пуговицы с хрустальными вставками, воротники с собольим пушком.

– Сколько стоит сей колет? Сколько вам он обошёлся? – спросил Павел у первого офицера.

– Двести рублей, ваше императорское величество.

– А вам во сколько? – спросил у второго.

– Двести пятьдесят, ваше императорское величество.

– И что, вот в таком петушином наряде удобно воевать? Все вот эти золотые вышивки способствуют поднятию боевого духа? Где он? – Павел резко обернулся. – Добров, подите сюда.

Я строевым шагом вышел на середину зала.

– Ну-с, – Павел оглядел мой мундир, вернее, мундир Александра Павловича, дёрнул рукав, проверяя на прочность. – Кутайсов, скажите, сколько стоит сей сюртук?

– Рублей двадцать, – ответил гардеробмейстер. – Возможно, на пуговицы уйдёт рубля два.

– Двадцать два рубля, – подвёл итог Павел. – А чем он хуже вот этих, за двести? – Брезгливо, пальцем указал на адъютантов. – Не блестит и не сверкает? Отныне я требую, господа, навести порядок в войсках. Никаких золотых вышивок, никаких муфт, никаких шуб и золотых побрякушек. Оружие, если оно не наградное – должно выглядеть, как оружие, а не как женская брошь. Скромность – одна из добродетелей воина христова. Вскоре вы получите новый войсковой устав, который надлежит исполнять в строгом соответствии.

Адъютантов отпустили, и те побыстрее удалились из зала.

– Далее! – Император ходил вдоль строя высших офицеров прусским шагом, сам не осознавая того, чётко ставил ногу. – Что за бардак творится в Кронштадте? Почему флотские офицеры разгуливают по Петербургу, не имея разрешения на отпуск? Едучи сюда, я увидел пьяную ватагу в коляске, в самом непотребном виде, да ещё с куртизанками. Я требую, чтобы флагманы и капитаны равно и офицеры от своих команд не отлучались и не ездили из Кронштадта в Петербург, а из Петербурга в Кронштадт, равно и в другие порты, не испросив дозволения. Устав должен соблюдаться неукоснительно. На то он и устав. Следующее! – Павел остановился и внимательно оглядел помрачневших офицеров. – Известно мне, что у высших чинов в домах городских и загородных содержится немало матросов и солдат в качестве прислуги. Так, вот, господа, солдаты и матросы призваны защищать государство, а не ублажать ваши потребности. Немедля отправить всех в расположение частей. Коль вам нужна прислуга – нанимайте, а солдат и матрос – человек казённый. И вот ещё что: самое главное. Будут инспектироваться все рекрутские наборы. За каждое злоупотребление ответственные подвергнутся суровым наказаниям. Мне известны случаи, когда рекрутов за выкуп определяли, как немощных, негодных к строевой службе. Учтите, наказывать за мздоимство буду строго. За всякого же бежавшего рекрута взыскивать с офицера двухнедельное жалованье. Если же окажется умерших рекрут со ста более одного, то и за таковых излишних взыскивать с офицеров двухнедельное жалованье. Теперь о форме. Мне докладывали, что некоторые высшие морские чины до того обнаглели, что один из них появляется на шканцах в шлафроке, розовом галстуке и в белом ночном колпаке. Что вы на это скажете? – Подошел он к высокому, грузному адмиралу и заглянул к нему в лицо снизу-вверх. Адмирал побледнел и еле выдавил из себя что-то подобное: «Исправим сие безобразие».

Для чего вам мундир, господа? – продолжал Павел, вновь прохаживаясь прусским шагом вдоль шеренги. – Форма одежды офицеров, знаки различия всегда считались выражением чести и достоинства. Вы забыли об этом? Отныне все военные чины обязаны появляться в расположении своих полков или же в иных местах только в мундире со знаками отличия, соответствующие его званию, роду войск и полка. Не желаете носить мундир, неудобно, некрасиво – вон, в отставку!

– А что у нас творится в портах? Мне поступил доклад с верфей: весь дубовый лес, поставленный в прошлом году – сгнил. А нынешние поставки не годятся для постройки хороших кораблей. Отныне вменяю в обязанности Адмиралтейств-коллегии надзор за корабельным лесом. Продажу древесины за границу осуществлять только по высочайшему моему соизволению. Так же я хочу ввести новые правила хранения кораблей на зимовке. Я считаю неправильным хранения кораблей не разгруженными с артиллерией и запасами. Отныне военные суда должны тщательно готовиться к зимовке: мачты снимать, палубы крыть крышами, запасы убирать в магазины, артиллерию сгружать в арсеналы. Командир корабля обязывается отныне наблюдать за работами по постройке, тимберовке и мелкому ремонту. Вскоре я по каждому пункту издам указ. Но армия и флот должна быть готовы к реформам.

Офицеров отпустили. Мрачные и тихие они вытекли из зала. Павел лишь попросил остаться Аракчеева и, почему-то, меня.

– Как думаете, Алексей Андреевич, много будет недовольных новым армейским уставом? – спросил царь.

– Много, – прямо ответил Аракчеев.

– Как поступить?

– Надо как-то обезвредить гвардию. Гвардия опасна. Вашу матушку усадила на трон гвардия. Елизавете хватило одной роты Преображенского полка, чтобы свергнуть Анну Иоанновну.

– Предлагаете распустить гвардию? Но это – невозможно. Как же я без гвардии? Надо действовать хитрее. – Павел задумался. – А каков состав нашей Гатчинской армии?

– Две тысячи, пятьсот человек личного состава: два мушкетёрских батальона, два гренадерских, один артиллерийский, егерская рота. Из кавалерии – три полка: гусарский, драгунский и жандармский.

– Мало, – недовольно качнул головой Павел. – Давайте сделаем так, Алексей Андреевич, в гвардейские полки: Семёновский и Преображенский введём в состав по тысяче человек из Гатчинской армии. А в Измайловский – оставшиеся пятьсот. Офицеры-гатчинцы останутся при своих званиях. С должностями надо разобраться, чтобы никто не был обижен. Как вы находите такой манёвр?

– Вполне мудрый, – согласился Аракчеев. – Гатчинцы преданы вам, и не позволят устроить бунт или, упаси Господь, заговор.

– Вот и – отлично. Позаботьтесь об этом. Что у нас осталось?

– Осталась только тайная экспедиция. Огромные архивы, скрытая агентура, большое влияние в ведомствах и даже в армии.

– Закрыть немедля! Архивы изъять. Все бумаги, относительно слежки за мной и моей семьи доставить мне.

– Будет исполнено!

– Добров, – неожиданно обратился Павел ко мне. – Сегодня вышел неприятный казус за ужином. Я понимаю, что вы не виноваты, но впредь, будьте умней. Мне не нравится нынешнее поведение моей дочери. Она никогда так не поступала, была тихой и скромной. Ей всего двенадцать…. Уже двенадцать, – задумчиво произнёс он. – Наверное, наступает период девичьей дури. А вы в чине поручика, гвардеец. Так что, прошу вас впредь не терять головы. – Он сделал несколько широких шагов, остановился. – Но не для этого я вас позвал, поручик Добров. У меня к вам важное задание. Завтра вечером состоится одна величайшая церемония. В вашу обязанность вверяется пригласить, нет, доставить на эту церемонию графа Алексея Орлова-Чесменского.

При этих словах Аракчеев вскинул голову. Лицо