Собственно говоря, у меня не было ни малейшего желания выходить на улицу.

– И куда же мне идти? – попытался я увильнуть.

– Купите половину резаного черного, а еще аспирин, у меня от вас голова разболелась. И испробуйте кое-какие трюки. Желательно незаметно, то есть не меняйте моторику трижды на расстоянии тридцати метров.

– Слушаюсь, шеф.

Я отправился в булочную, купил половину черного, а потом в аптеку, где приобрел упаковку парацетамола. В обоих местах мой голос, когда я обращался к кассиру, звучал как-то странно. Я жутко нервничал, боясь встретить знакомых, хотя в Лейдене, где находится ателье Тоона, такой шанс просто ничтожен. Через четверть часа я немного успокоился, а через полчаса мог, как обычно, смотреть по сторонам.

Для начала я попробовал быстрый темп, но в стекле витрины он смотрелся очень неестественно. К сожалению, быстрый темп мне не идет. Досадно, так как аллегро звучит очень весело. Потом я попробовал идти медленно, этакой шаркающей походкой. Чтобы хорошенько рассмотреть себя в витрине аптеки, я дважды прошелся туда-сюда. Вроде бы я выглядел вполне нормально. Пока не заметил, что на меня пристально глядит пожилая супружеская чета. Очевидно, я произвел на них странное впечатление. Еще полчаса я гулял по улицам Лейдена, а потом решил, что с меня достаточно практики. Должен честно сказать, я быстро привык к своему новому «я». Возвращаясь в ателье Тоона, я чувствовал себя почти как обычно, хотя где-то во мне шевелилось чувство, что некоторые люди смотрели на меня с удивлением.

– Что же вы натворили? – сказал Тоон, когда я вошел в ателье.

– То есть?

– Ну, доложу я вам, посмотрите в зеркало.

Я посмотрел в зеркало: бородавка висела на лице, как лист на ветке. Только теперь я понял, что означали изумленные взгляды прохожих.

Волей-неволей Тоон признал, что схалтурил, плохо ее приклеил. Он отремонтировал бородавку, после чего мы отправились в уличное кафе, где заказали ланч, чтобы попрактиковаться в еде, с моей новой бородой и усами. Все шло отлично, на них почти не оставалось пищи. Хотя пена от капучино все-таки попала на усы. Нужно будет обратить на это внимание в Италии.

Тоон остался очень доволен своей работой. Кстати, и мной тоже.

Когда мы вернулись в ателье, туда явился Йост, чтобы сделать фото на мой новый паспорт и водительские права.

– Мои комплименты, Артур, из тебя получился вальяжный пожилой джентльмен, почти моложавый. Жаль только, с прыщом на подбородке.

За двадцать шесть лет совместной жизни мы с Афрой нашли только одно общее увлечение: смотреть теннис.

Афра сама играет в теннис и потому считает себя экспертом в этом деле. Она всегда любила смотреть соревнования, а я, с тех пор как стал безработным, иногда присоединяюсь к ней, чтобы поторчать у телевизора, когда транслируют открытый чемпионат Франции «Ролан Гаррос». Жаль, Афра предпочитает женщин-комментаторов, меня они страшно раздражают.

– Выключи звук, если не желаешь слышать чушь, которую несет Марчелла Мескер[32]. Заодно избавимся от вечных дамских стонов, – заметил я слишком уж ехидно.

– Мужчины стонут точно так же громко. И я могу заткнуться, но тогда и ты заткнись по поводу Надаля и Джоковича[33].

Тут она права. А мне тошно смотреть на этих господ с их ритуальными жестами, как бы хорошо они ни играли в теннис.

Надаль:

1. зачищает ногой заднюю линию;

2. хлопает ракеткой по туфлям;

3. подтягивает сползающие шорты (нарочно покупает такие, чтобы молниеносно их подтягивать?);

4. теребит рубашку справа;

5. теребит рубашку слева;

6. забрасывает волосы за правое ухо;

7. сморкается;

8. забрасывает волосы за левое ухо;

9. повторяет жесты 6, 7 и 8.

Особый ритуал: во время каждой паузы одну за другой выпивает две бутылки всегда на одном и том же месте, с точностью до миллиметра.

Джокович без конца подбрасывает мяч перед подачей. Его рекорд – восемнадцать раз. Может, и больше, но Афра категорически запретила мне считать.

Оба перед каждой подачей требуют три, четыре или даже пять мячей и отшвыривают один, два или три мяча.

– Выпендриваются, чтобы тянуть время. Все эти уловки надо запретить регламентом.

– Перестань, это их стиль игры, – каждый раз говорит Афра.

– Миллионы зрителей, как и я, теряют время. Подсчитано, что примерно полмиллиона часов они смотрели на выпендреж и подбрасывания, – угрюмо возражаю я.

По зрелом размышлении мы решили выдавать вслух только позитивный комментарий, в итоге теперь часами сидим перед экраном в гробовом молчании.

Время от времени молчание нарушает Афра, предлагая мне чаю. Довольно странный способ соблюдать границы, но это прагматичное молчание нас примиряет.

Дело почти в шляпе. Через две недели мы отбываем в Италию. Официально в качестве отвлекающего маневра мы отправляемся на юг Франции. Один раз я чуть не проговорился: сказал Афре, что обожаю свежие макароны.

– Макароны? – удивилась она. – С каких это пор во Франции едят макароны?

– Ну-у… хозяйка мотеля по происхождению итальянка. Говорят, она потрясно готовит.

– Во всяком случае, не забудь оставить мне адрес и телефон этих людей. Чтобы я могла найти тебя, если что случится.

– Что с тобой может случиться?

– Мало ли что. Могу попасть под трамвай.

– Тогда ты не сможешь позвонить.

– Как остроумно. Короче, дай мне адрес и телефон.

– У меня его нет, нужно спросить у Ваутера. Ты же можешь звонить на мой мобильник?

– Он слишком часто бывает отключен.

Я обещал держать его включенным даже на поле для гольфа. Думаю, прозвучало это вполне убедительно.

У меня постоянно такое чувство, словно я играю в кино. Последние две недели я тайно складывал вещи в гараже Йоста. Одежду, книги и разные личные мелочи. Не слишком много, чтобы Афра ничего не заметила. Никаких пустых вешалок в моем гардеробе, никаких пустых полок в книжном шкафу. Только минимум вещей, которыми я дорожу. Свитер, связанный моей матерью, несколько книг с автографами, фото времен моей юности. Даже фото Афры с моей тещей. Не стоит напрочь стирать из памяти прошлое, когда начинаешь новую жизнь. Несколько осязаемых напоминаний о минувшем можно себе позволить.