— Мог, — кивнул Юки раньше, чем Акайо успел что-то сказать. Увидел, как недоуменно посмотрели на него остальные и покраснел, словно небо на закате. Объяснил, потупясь: — Моя семья однажды вся подстриглась, я еще маленьким был. Младшая сестра отца отказалась выходить замуж за назначенного ей человека. Сбежала из дома с рыбаком. Отец отправил к жениху старшую из дочерей вместо сестры, но нам всем все равно пришлось подстричься. Потому что не воспитали как должно и не усмотрели.

— Отлично, — отрывисто кивнула Таари с таким выражением, будто ей пришлось одобрить как минимум совершенно выдохшийся чай. — Значит, Тэкэра у нас будет в роли хорошей девочки, заменяющей положенную невесту, а остальные ее сопровождают.

— Госпожа, — Акайо встал, склонил голову. Здесь смотреть в глаза было сложней, чем где-либо. — Боюсь, что в роли невесты должны быть вы. В вас слишком легко заподозрить женщину, и если это случится…

Миг она молчала. Акайо закрыл глаза, уверенный, она смотрит на него обескураженно, но по мере того, как понимает, что именно он не договорил, удивление сменяется яростью.

— Вот как, — голос ее звенел холодом, способным заморозить море. — Потрясающе.

Хлопнула дверь. Акайо, не открывая глаз, медленно опустился на колени. Он словно внезапно оказался в пустоте, провалился в черное глухое небытие, оставшись наедине с хором своих мыслей.

Он знал, что сказал правду. Он знал, что Таари будет в ярости. Он сам уже не мог представить, как можно относиться иначе к тому, что кому-то может быть дело до твоих дел — тем более до настолько личных.

Но это было так! Это нельзя было игнорировать, им совсем скоро предстояло жить среди тех, кто всегда очень внимательно следит за окружающими. Иногда даже внимательней, чем за собой.

Акайо сам не понимал, как мог считать это естественным. Как бы он ни злился иногда на Эндаалор, нельзя было не заметить, насколько во многом эта страна лучше его родины. От этого было больно. От того, что несовершенство империи злило и пугало Таари — еще больней. Хотелось догнать, схватить за руку, несмотря на то, что Акайо знал — за такую дерзость она сейчас накажет его так, что он пожалеет всерьез. Может даже стать бесполезен на несколько дней, пока не заживет иссеченная кожа.

Но все равно сам готов был молить о каре. Лишь бы она не уходила так, лишь бы не оставляла его наедине с этой тянущей пустотой, сжимающей сердце ледяными когтями.

На плечо легла тяжелая рука.

— Ты все правильно сказал, — донеслись будто издали успокаивающие слова Иолы.

Акайо это знал. Но легче не становилось.

Он впервые почти испуганно подумал — а что будет, когда они окажутся в империи? Сколько всего он не замечал раньше, а теперь ужаснется? Как часто он будет видеть на лице Таари злость, презрение, разочарование?.. И сможет ли защитить ее?

Впервые он увидел это так очевидно — ему нужно будет защищать ее и остальных. Это будет его долгом, и не перед предками, родом или императором, а перед собственной совестью. Перед этим миром, показавшим ему иную жизнь.

Подумалось — уходя в армию, каждый знает, что никогда не вернется домой. Ибо нет ничего более почетного для солдата, чем умереть в бою, и уходя на войну, никто не думает о том, что будет делать, когда вернется.

Акайо не знал, почему, но чувствовал, что к их экспедиции такое отношение подойдет даже лучше, чем к любому из его прежних сражений.

Хоть из одного из них он уже и не вернулся.

По правде сказать — из первого же настоящего боя. Не считать же таким разгон шайки бандитов или борьбу с гадалками в столице.

***

Таари не пришла ни на следующий день, ни после. Акайо старался помнить, что у нее много дел перед отъездом, что он сам никак не может найти время и заварить чай во дворе, хотя он всего лишь один из девяти человек, шьющих костюмы. Он простой солдат в этом бою, Таари — их генерал.

Эти мысли почти помогали. По крайней мере, большую часть дня он мог не думать о том, что это он виноват в том, что Таари больше не приходит. Тяжелей всего становилось вечерами, когда усталость уже не позволяла работать, слишком ясная голова на давала уснуть, а тело против воли дрожало, надеясь на сессию. На третий день он, постояв на пороге своей комнаты, стащил одеяло на пол. Сам над собой посмеялся — собирается спать как в первые дни, только на этот раз устроился не в безопасном углу, а под самой потайной дверью. В голову приходило много ассоциаций с собственным поведением, далеко не самых лестных, но он молча смел их, как пыль с давно не используемых чашек.

Какая разница, на кого он похож. Он хотел сделать так, лечь здесь, знал — ему так будет легче. Это было важнее всего. Да и кто мог его увидеть? Таари бы только вдохновилась таким выражением его чувств, а остальные…

Кажется, они слишком уважали Акайо и их с Таари отношения, чтобы не то что сказать, а даже подумать что-то плохое. Разве что Джиро мог, да и то смутился бы на первом же слове.

Акайо перевернулся на спину, заложив руки за голову. Отчитал сам себя — ты так увлекся собой и Таари, что почти забыл про остальных. Жил от сессии до чаепития, уроки почти целиком передал Иоле, за Джиро присматривал вполглаза. Хорошо еще, имена своих товарищей не забыл!

Подумал — и со стыдом понял, что не может припомнить имя девятого юноши, такого же тихого, как Кеншин, и попавшего на рынок не из армии Акайо. А ведь учил его эндаалорскому почти с самого начала!

Решил — этим и займусь. Здесь можно было игнорировать все, кроме Таари, но в экспедиции, как в битве, нужно будет знать каждого, кто будет стоять с тобой плечом к плечу.

Это решение принесло странную тяжесть, одновременно привычную и потому успокаивающую, но и раздражающую — так, как раздражает ребенка необходимость тренироваться каждый день. Но выбора у ребенка нет. Или он встанет сам и сделает все, что должен, или его заставят это сделать.

До недавнего времени Акайо предпочитал руководить самим собой, предвосхищая любые требования. И только сейчас, решив, что ему нужно нести ответственность за всех, понял, как от этого уставал. Почему было так легко с тех пор, как он пришел к Таари.

«Это не навсегда» — пообещал сам себе. Перевернулся на бок, подтянул колени к груди. Повторил успокаивающие слова, заглушая почему-то совершенно уверенный внутренний голос, говорящий, что он лжет. Сумел заснуть.

***

Проснулся неожиданно полным сил, может быть, просто по привычке — когда-то ведь высыпался за пару часов, каким бы тяжелым ни был день. Поймал Иолу на пороге ванной, спросил о девятом жителе гарема. Тот даже не удивился вопросу.

— Наоки. Его все забывают, слишком тихий. Но он не обижается.

Акайо кивнул, поблагодарил. Ушел умываться, спиной чувствуя взгляд Иолы и невольно сводя лопатки, будто возможные вопросы были стрелами, готовыми сорваться с натянутой тетивы.