побежал. Мой отец в кузнице работает, он мне клетку эту и сделал – я ему сказал, что собираюсь бобров ловить. А ему плевать. Он взял, да и сделал. Я этого кошака в клетку и вставил, а прутья сам заварил, я немножко умею. Вот теперь она тут и сидит.

– Ясно, – сказал я. – А дальше что ты с нею делать собираешься?

– Не знаю, – ответил Рыся.

Я присел перед клеткой. Белая тварь приблизилась к прутьям, и я смог рассмотреть ее лучше. Она похудела. Шерсть кое-где выпала, а кое-где торчала неопрятными клоками. Не изменились глаза. Глаза у нее были те. Я помню их. Вряд ли забуду.

Красные, будто залитые вишневым соком. Зрачков не видно, один вишневый сок. А у самой Кострихи были черные…

– Надо бы ее, конечно, прикончить, – сказал Рыся. – Но что-то не хочу пока… Пусть живет. Пусть. Пока.

Я был противоположного мнения. Но спорить с Рысей мне не хотелось.

– Отсюда не убежит, – сказал Рыся. – Не убежит…

– А зачем все-таки звезда на крыше? – не удержался и спросил я.

– Понимаешь, – Рыся взялся за ручку ящика для клетки. – Помоги-ка.

Я помог.

– Понимаешь, – сказал Рыся. – В последнее время что-то стало происходить…

– Что?

– Я поэтому и просил тебя, чтобы ты стрелять ребят поучил. На прошлой неделе один мужик, он охотник, в лес пошел и какие-то странные следы видел. Он их даже опознать толком не мог, хотя охотник настоящий. Говорит, то ли медвежьи, то ли волчьи, а может, и вообще рысь. Но только уж какая-то очень большая, таких не бывает. А потом эти следы все ближе и ближе к селу стали находить, так что я думаю, что с этим делом не все чисто. Что-то тут намечается…

Рыся осушил бутылку с лимонадом и выбросил ее в окно.

– И эта тоже, – Рыся пнул клетку. – Беспокойная стала. Раньше, бывало, месяцами лежит и лежит, а сейчас вон шипит, мечется. Чует будто что-то. Но ничего, никуда она не денется. Если уж прижмет, я ее всегда прибью.

Кошка зашипела.

– Я тебе сейчас пошиплю! – Рыся снова взялся за свою пырялку. – Мне на твое шипение плевать…

– Мне пора, – перебил я. – Автобус уже скоро. Опоздаю.

– Да? – Рыся посмотрел на меня. – А может…

– Не, – покачал головой я. – У меня соревнования скоро, надо отоспаться.

– Ну, тогда ладно, – Рыся улыбнулся. – Если что, я позвоню. Если что случится.

– Звони.

Я уже выбрался на лестницу, как из люка высунулся Рыся.

– Эй, – позвал он. – А у тебя нет адреса Лерки?

– В самых общих чертах, – ответил я. – Новая Зеландия, Веллингтон, Валерии. До востребования. Не забудь наклеить специальную международную марку.

– Спасибо. Марку я наклею.

– На здоровье.

И я полез вниз.

Я спустился по лестнице и спрыгнул на землю.

– Эй! – снова позвал сверху Рыся. – Я забыл совсем. Лерка тебе кое-что оставила.

Рыся кинул мне продолговатый предмет, плотно упакованный в коричневую оберточную бумагу.

Сверток упал на землю с деревянным стуком.

Глава 16

Тишина

Катька уходит.

Я остаюсь один. Какое-то время я сижу просто так. Затем подхожу к двери, закрываю и для верности подпираю ее гирей.

Опускаю жалюзи. Делаю шаг от подоконника. Стучу кулаком по паркету. Отыскиваю место со звонким звуком. Поднимаю пластинки. Под ними тайник. Я сам его оборудовал, тайник – вещь просто незаменимая, в последнее время я это прекрасно понял.

Долго смотрю в треугольную дыру, затем достаю из нее продолговатый полиэтиленовый сверток. Распускаю бечевку. На пол вытряхивается доска с гвоздем. На кончике гвоздя словно черные капли. И сама доска почернела, будто умерла. И даже как-то сжалась, ссохлась, словно рыба на солнце. Пахнет горелой древесиной. Букв, вернее, значков на доске уже не видно. Они ушли в глубь дерева, и различить их можно разве что на ощупь.

Я провожу пальцем по дереву. Ничего. Обычные шероховатости на гладкой структуре сосны.

Когда-то я прибил этой доской напавшую на меня в подвале шестиногую тваринку. Хранителя черной книги.

Мне неприятно держать доску в руках. Я заворачиваю ее в полиэтилен и прячу обратно в тайник.

Сижу, дышу воздухом, пропитанным странным горелым запахом.

Затем иду проверить Катьку.

Дверь в ее комнату открыта, к косяку приставлен стул. Катька не любит спать с закрытой дверью. Теперь не любит.

Я переступаю стул и проникаю в комнату. На цыпочках.

Катька спит, повернувшись лицом к стене. Это хороший знак. Если человек спит лицом к стене – значит, у него все в порядке. Более или менее.

Возле окна висит трубчатый железный ветродуй, его отцу прислали из Китая. Сейчас ветра нет, и ветродуй молчит, кусок полированной яшмы медленно поворачивается вокруг своей оси.

Я достаю из кармана колокольчик, который когда-то подарил мне дедушка Лерки. Привешиваю его к язычку ветродуя.

Теперь, когда поднимется ветер, колокольчик будет звенеть. Но пока ветра нет, погода спокойная.

Я возвращаюсь к себе. Сажусь в кресло. Беру телефон. Трубка у меня новая, с плеером и фотоаппаратом. Это чтобы фиксировать окружающую действительность. Захожу в справочник. Открываю нужный номер. Звоню.

Потом еще раз. И еще раз.

Тишина.

Я не посылал Рысе никаких эсэмэсок. Потому что…

Потому что телефон Рыси молчит. Уже три недели.

Абонент отключен.

Елена Усачева

Дом забытых кошмаров

Глава 1

Дом, в котором…

Она уверенно протопала по улице и сразу повернула к Дому. Миновала тополя, прошуршала теннисными туфлями в переросшей и уже начавшей подсыхать траве, остановилась около прудика.

Им сверху хорошо было видно, что прудик имеет форму креста. Равновеликий крест с пухлыми откормленными перекладинами. Метра два в обе стороны, не больше. Как раз чтобы упасть, раскинув руки. Затянутая ряской вода колыхалась вровень с потрескавшимся асфальтом, с одного края бордюр зарос травой. Какие-то ненормальные забросали прудик пивными банками. От страха. Здесь все боятся. Особенно по вечерам.

Солнце садилось. Косые лучи били сквозь листву тополей, окрашивали Дом розоватым цветом. Там, где еще сохранилась штукатурка. Там, где штукатурки не было, виднелся кирпич. Его можно было и не окрашивать. Он уже был красный.

Девчонка приклеилась к прудику. Стояла. Смотрела. Шевельнулась только для того, чтобы пнуть камешек. И ряска без звука приняла подношение. Качнулся зеленый ковер, короткая волна омыла низкий берег.

И это запомнится. Здесь ничего не забывается.

Девчонка оторвалась от изучения прудика – он длиной-то был чуть больше ее роста – и повернулась к Дому.

Сама она была темная, с выбеленной челкой, косо падающей на