Хотя Бранзелл подвергал сомнению некоторые из фундаментальных элементов традиций KIPP, он чувствовал поддержку со стороны как Левина, так и Джозефа Негрона, молодого директора KIPP Infinity, который за свой первый год пребывания на этом посту достиг замечательных результатов, даже по стандартам KIPP.

Когда школа открылась, в ней были лишь пятые классы, рекрутированные из трущоб и пивных западного Гарлема и Вашингтон-Хайтс, причем участники отбирались с помощью лотереи. Только 24 процента поступивших сумели сдать государственный тест по английскому языку для 4-х классов в своих прежних общественных школах; только 35 процентов овладели математическими стандартами для 4-х классов. Но спустя всего лишь год обучения в KIPP 81 процент учеников успешно сдали тест по английскому для 5-го класса, а 99 процентов справились с математическим тестом того же уровня. И все же, говорил мне Негрон, он согласен с Бранзеллом в том, что в тот первый год положение в Infinity оставляло желать лучшего.

– У нас учились дети, которые поступали правильно, исходя из неправильных предпосылок, – говорил он. – У нас было не так уж много проблем с учащимися, мы добились хороших результатов, и это было прекрасно. Но не было ощущения, что мы становимся такого типа школой, где создают счастливую и удовлетворенную жизнь для учеников.

Когда осенью 2010 года я познакомился с Бранзеллом, он преподавал в KIPP Infinity уже более пяти лет, и за это время Infinity изменилась – не в последнюю очередь благодаря его критике. Наказания стали менее жесткими и продолжительными, а дисциплинарные беседы между учащимися и администраторами, хотя они по-прежнему часто шли на повышенных тонах, проводились менее публично и с бóльшим упором на то, чтобы ученик чувствовал, что его слышат и уважают.

Табель характера для Бранзелла был критически важной частью этих реформ, обеспечивая иную структуру для разговоров о поведении – такую, которая предполагала более глубокое осмысление и в потенциале более продуктивный рост.

В то же время Бранзелл отчасти поумерил свой изначальный критический настрой. Он сказал мне, что стал ценить некоторые элементы системы модификации поведения, принятой в KIPP, которые сперва счел чрезмерно авторитарными.

Одним из таких примеров был SLANT – набор стандартов поведения в классе, который ученики должны были зазубривать наизусть в начале пятого класса – их первого года обучения в KIPP. Для Бранзелла SLANT (Sit up, Listen, Ask questions, Nod, and Track – Сиди ровно, Слушай, Задавай вопросы, Кивай и Следи за происходящим) был полезным способом научить детей кодовой коммуникации – это высоко ценимая в KIPP и многих других городских школах, где преобладают учащиеся с низким доходом, способность распознавать и точно выполнять правила поведения, приемлемые для каждой конкретной культурной обстановки. В соответствии с теорией кодовой коммуникации вести себя как уличный мальчишка на улице – нормально, но если ты находишься в музее, на собеседовании в колледже или в дорогом ресторане, то нужно точно знать, как именно действовать, иначе можно упустить важные возможности.

– Мы в KIPP обучаем детей профессиональному коду поведения, университетскому коду поведения, культурно-доминантному коду поведения, – рассказывал Бранзелл, – и нам приходится заниматься этим каждую минуту каждого дня.

Это та область, где преподаватели KIPP и Riverdale особенно сильно расходятся. К.С. Коэн, воспитатель-советник Riverdale, рассказала мне, что в течение учебного года она наблюдала растущие разногласия между двумя школами по поводу определенных индикаторов в табеле характера. И дело было не в том, что она и другие преподаватели Riverdale ценили, к примеру, самоконтроль меньше, чем преподаватели KIPP. Просто они начали осознавать, что могут по-разному определять эти качества.

– К примеру, если ты демонстрируешь самоконтроль в KIPP, это означает, что ты сидишь прямо и следишь за объяснениями преподавателей, – объясняла она. – А здесь ты можешь сидеть, подобрав ноги и свернувшись калачиком на стуле – и никто даже ухом не поведет. Мы не против, если ученик даже возжелает лежать на полу.

Во время нашего разговора Коэн прочла вслух список из 24 индикаторов в табеле характера KIPP и упомянула еще несколько пунктов, которые, по ее мнению, по-разному звучат в разных школах.

– Вот, например: «Ученик вежлив со взрослыми и сверстниками», – прочла она (это индикатор самоконтроля). – Это прекрасно, но в Riverdale дети подходят ко мне, похлопывают по плечу и говорят: «Привет, Кей Си!» И это для нас нормально. Однако в KIPP учителей всегда называют мистер такой-то и миссис такая-то. Это своего рода формальность.

В этом и заключается путаница с кодовой коммутацией: дети, которые действительно являются частью доминантной культуры, необязательно ведут себя в соответствии с ней в школе – или, возможно, точнее будет сказать, что в такой школе, как Riverdale, сутулость, выпущенная из брюк рубашка и шуточки в адрес учителей как раз и являются поведением доминантной культуры.

– У нас есть такие дети, которые не могут не жевать жвачку, настолько они гиперактивны, – продолжала Коэн. – Они жуют жвачку, и их это успокаивает. В KIPP такое никогда не разрешается. Мы как бы изначально допускаем, что наши дети уже обучены манерам, так что если им необходимо сидеть на стуле в скрюченной позе, то это нормально. А в KIPP это неприемлемо; все должны соблюдать правила, потому что послушание, как предполагается, помогает им преуспеть.

Это верно, что жевание жвачки в KIPP является нарушением порядка, – но так же верно и то, что в результате постоянных разговоров о развитии характера некоторые учителя нашли способ превратить обсуждение таких мелких правонарушений, как жевание жвачки, в нечто более значимое, нежели просто вопрос послушания.

За пару дней до беседы с Коэн я разговаривал с Саюри Стабровски, 30-летней учительницей чтения в седьмых и восьмых классах KIPP Infinity, и она упомянула, что утром этого дня поймала на уроке девочку, которая жевала жвачку.

– Она это отрицала. Она говорила: «Нет, я не жую жвачку, я жую свой язык», – рассказывая мне эту историю, Стабровски закатила глаза. – Я ответила: «Хорошо, допустим». Потом, позже, во время того же урока, я заметила, что она снова жует, и сказала: «Ты жуешь жвачку! Я все вижу». Она возразила: «Нет, не жую, видите?» – и перекатила комочек жвачки во рту настолько явно, что мы все увидели, что она делает. Знаете, пару лет назад я скорее всего вышла бы из себя и заорала. Но в этот раз я сумела взять себя в руки и сказала: «Да что же это такое! Ты не только жуешь жвачку, что является небольшим проступком, но ты еще и солгала мне дважды. Ты меня по-настоящему разочаровала. Что это говорит о твоем характере?» – и она готова была провалиться сквозь землю.

Стабровски боялась, что эта девочка, у которой часто бывали проблемы с поведением, может получить нервный срыв – детскую истерику, как говорят в KIPP, – прямо посреди урока, но она просто выплюнула свою жвачку, села на место, а после подошла к учительнице со слезами на глазах.